ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ СОРОК ДЕВЯТЫЙ ГОД

 

 

Приближаются выпускные экзамены и надо принять решение, куда податься на учебу, в какой институт. Мнения разошлись. Отец отдает предпочтение электронике, мама  институту международных отношений. А я колеблюсь между МГИМО  и авиационным  институтом.  В ходе обсуждений в пух и прах разгромили международные отношения. Два моих  двоюродных брата Вадим и Борис всерьез занимались электроникой, что – то паяли, собрали катушку Румкорфа. Я же пытался собрать детекторный приемник, но до конца  дело не довел, особых знаний не приобрел. Электронику я отсеял сам, хотя она меня и привлекала,  остался Московский авиационный  институт.  Отправил письмо  с просьбой выслать справочник для поступления в ВУЗ, получил  его  и остановил свой выбор на самолетостроительном факультете.

В конце мая началась наши  последние школьные экзамены. На Украине их число было  больше, чем в Российской федерации на два экзамена, так как украинский язык и литературу сдавали  учащиеся любой национальности. А это еще две недели учебы. Так как по результатам сдачи экзаменов я претендовал на золотую медаль, мои письменные работы подверглись дополнительной экспертной оценке в Ужгороде, что затянуло получение аттестата  зрелости еще дней на 10. Поэтому мои документы в приемную комиссию Московского  авиационного института были отправлены  достаточно поздно.                                      За успешное окончание школы с золотой  медалью родители сделали мне подарок – отправили к морю в Сочинский санаторий  «Донбасс». Впервые в жизни я купался в море, любовался растительным богатством юга, сражался на волейбольной площадке. Мой отдых кончился внезапно. Отец сообщил телеграммой, что закончился прием на самолетостроительный факультет и нужен мой приезд. Денег на самолет не хватало. Удалось занять 50 рублей у соседа по комнате, мчусь в Адлер и на первом же самолете лечу в Москву. Самолет военный со штампованными металлическими сидениями вдоль бортов, середина  фюзеляжа заполнена ящиками с яблоками. Вот на эти ящики я и улегся, когда началась болтанка самолета. Из Внуково спешу в приемную комиссию МАИ и получаю первый удар:  места в общежитии  на первом факультете давно распределены. Располагает общежитием только экономический факультет.  Выбора нет, и я становлюсь не «самолетчиком»,  а   «экономистом»,  то есть студентом  шестого факультета.

Двадцать восьмого августа я уже с вещичками в Москве, прием «очень теплый»: всех абитуриентов отправляют в бани завода ЗИС на санобработку. Сдал деньги на хранение банщице, шайку в руки, а одежду на термообработку. Чистый, как стеклышко,  с соответствующей справкой приезжаю в  МАИ получать направление в общежитие. Рядом со мной симпатичный, ладно скроенный парень на долгие годы мой лучший друг – Вадим Герасимов. Нас отправляют в  четвертый корпус, на пятый этаж в бывший  «Красный уголок», а теперь среду обитания тринадцати медалистов из разных уголков СОВЕТСКОГО СОЮЗА. Среди нас один самолетчик, четыре моториста, четыре вооруженца, три прибориста и один несчастный экономист – это я. У всех остальных чувство превосходства профессии.

Окончательно наше знакомство завершилось 31 августа  нетрадиционным  способом. В нашу комнату буквально ворвалось лицо «известной национальности». Среднего роста, хорошо одет, упитан, энергичен, самоуверен. Увлек за собой всех без исключения на территорию института, где нас ждали  грузовики, в открытых кузовах которых оборудованы скамьи-сидения.

Заполнились грузовики, наш провожатый помахал нам рукой, а это был Володя Врубель член комитета комсомола, с которым наши пути еще пересекутся, и долгих 20 лет мы проработаем на одном предприятии. Нам  предстоял путь через  всю Москву в зеленый театр парка Горького. Отличная погода, для большинства из нас знакомство со столицей таким необычным способом, внимание  прохожих, реплики и взаимные шутки сделали этот вояж особенным. Он был посвящен  сотрудничеству молодежи всех стран. В большом концерте приняли участие известные артисты, которых раньше мы слышали только по радио. В общем, начало нашей студенческой жизни было многообещающим.

МОСКОВСКИЙ АВИАЦИОННЫЙ ИНСТИТУТ имени С. ОРДЖОНИКИДЗЕ.

В эти годы институт располагал трехэтажным административный корпусом, двухэтажными самолетным, моторным, аэродинамическим, трехэтажным учебным или иначе «пятым» корпусом и небольшой производственной и лабораторной базой. Общая численность студентов, не считая филиалов, составляла примерно три тысячи человек. За оградой располагался студенческий городок из четырех пятиэтажных корпусов, здание клуба и, только что построенный силами студентов, стадион с футбольным полем.

Утро первого сентября выдалось теплым и солнечным. У административного корпуса ректор и общественные организации приветствуют нас,  новоиспеченных студентов, а затем мы расходимся по своим аудиториям. Экономисты собрались в аэродинамическом корпусе, и первым  нас поздравляет культработник. Он говорит о том, что институт это кузница не только инженерных кадров, но и деятелей культуры. И тут же сетует на  то, клубу МАИ не хватает самобытных исполнителей, в частности, художественного свиста. Затем появляется декан, поздравляет нас, и мы идем в свою аудиторию. Нас немного, но еще меньше «мужиков». Раз-два, и обчелся. В  буквальном смысле слова мужик-один. Большой, напоминающий медведя, очень обстоятельный и надежный. Родом из какого то сибирского города. Мы  с ним подружились сразу. Еще один Жора Егиазарян. С ним мы тоже сразу нашли общий язык на почве любви к футболу. И пошли записываться в футбольную секцию. Наши способности оценивал лучший нападающий института, наш пятикурсник. Видно не оценил до конца, так как в сборную нас не взяли. Забегая вперед, скажу, в девяностые годы в газете «Россия» была опубликована статья заведующего кафедрой экономики МГУ и портрет Жоры Егиазаряна. Остальные в нашей группе девчонки. Если на основных факультета института на сотню ребят приходилось около десяти девочек, то на экономическом обратная картина. Мы избираем старосту группы. Ею стала Алевтина Напольнова, или просто Аля, как зовут ее девочки, которые увидели в ней  обстоятельность и  самостоятельность. Позже выяснится, что  она деревенская, живет  в получасе езды от института, в деревне Химки. Запомнились только две фамилии: Лора Литвиненко и Лида Федченко. Обе девочки  из общежития,   с  ними чаще других пересекались мои пути. А то, что женский коллектив совсем не то, что мужской я почувствовал сразу. Вновь избранный комсорг нашей группы повелел провести обсуждение      вопроса «Что  такое любовь?» И рассказать об этом по единодушному мнению группы должен был именно я.

Надо сказать,  что начало учебного года выдалось не простым. Меня буквально поймала в коридоре редактор радиогазеты института Бушуева и   предложила выступить по местному радио.  Стольких мучительных минут стоило написание выступления. Я ведь не воевал, не  пахал, не  сеял, единственным отличием было то, что приехал из далекого Закарпатья. Оказалось, что волновался зря. Радио МАИ слушало не  так уж много студентов. Чаще старшекурсники радио факультета  подключались к сети и использовали ее возможности для  трансляции своих юмористически-хулиганских лекций типа: «Как доить коров».  Впрочем, один слушатель все же обнаружил себя и сказал что- то ободряющее мне. Затем на комсомольском собрании курса,  как кандидата партии, рекомендовали и тут же избрали секретарем комсомольской организации первого курса.  Впрочем, учеба целиком поглотила меня, не оставляя времени даже для похода на футбол на стадион «Динамо». Вскоре футбол сам пришел к нам. Состоялось  торжественное открытие стадиона МАИ, целиком построенного руками студентов.  Я надел свою спортивную курточку со значками разрядника и неожиданно ощутил внимание окружающих. Значков у меня было четыре: второй разряд по стрельбе и третий по футболу, легкой атлетике и еще по какому- то виду. Уже не помню какому. Позже куда-то их пристроили наши  дети, а сейчас это был бы раритет. Начался праздник с легкоатлетических соревнований, а закончился  большим футболом. Действительно, большим потому что соперником нашей команды была знаменитая «команда лейтенантов» — ЦДКА во главе с Григорием Федотовым. Не было только Всеволода Боброва.  Нам легко и красиво забили три гола, но отличным голом отметился и наш студент. Впоследствии он стал   игроком команды «Динамо», и игроком очень известным. Вначале всех ребят в комнате волновали одни и те же проблемы, но вскоре появились различия. Одни восхищались дьяком Крякутным, который дымом поганым и вонючим наполнил кожаный мешок и взлетел вместе с ним. Другие вовсю хвалили авиационные двигатели  Микулина,  третьи – авиационные пушки. Им преподавали историю авиации, рассказывали разные интересные байки.  А мы были не от мира сего. Вдобавок к этому, я оказался оторван от общежития, где жили мои однокурсники. Чтобы решить волнующий меня вопрос приходилось бегать в другие корпуса общежития. Программы  наших факультетов отличались существенно. У нас преподавались предметы, которых еще не знали самолетчики и двигателисты. Поэтому у меня [i]росло убеждение, что я должен, во чтобы-то  не стало, перейти на первый факультет.

Как ни сложно было на первых порах со временем, нельзя было не навестить родственников. И я отправился к дяде Мише. Михаил Никифорович Корнеев  — мамин родной брат был в это время заместителем министра авиационной промышленности.  Жили   они на Хорошевской  улице.  В то время это была уже почти окраина столицы. Пленные немцы построили там группу домиков, в которых жили министерские работники. На большую семью дяди кроме квартиры, кажется из двух комнат, была выделена еще однокомнатная квартира  на этой же лестничной площадке. Вот в ней меня и поместили  вместе с братом  Виктором. Мы проболтали с ним пол ночи, а утром нас навестили сестричка Галя со своей подругой Зоей. Зоя понравилась мне, но Виктор вел себя так вольно с ней, что я решил, что Зоя его девушка. Тетя  Маруся была очень приветлива, накормила всех нас вкусным завтраком и проводила на учебу. К сожалению, мы очень мало общались с дядей Мишей, а  он был крупным  специалистом, интересным рассказчиком, многое  видел  и знал. В 1938 году дядя Миша был в числе специалистов посетивших Всемирную  выставку в Париже. И это  в тридцать четыре года. А в тридцать восемь в составе правительственной  делегации, возглавляемой  министром иностранных дел Молотовым, посетил Германию и был на приеме, где присутствовали Гитлер, Геринг. Дядя Миша стремительно прошел путь от молодого специалиста до директора крупного авиационного завода, затем зам. Главного конструктора  Лавочкина, зам. Министра. Неоднократно докладывал о ходе разработок авиационной техники Л.П.Берии и даже И.В.Сталину. К сожалению, многое осталось неизвестным, так как дядя Миша рано ушел из жизни.   Неожиданно получил письмо от бывшей одноклассницы Лены Королевой. Она сдала экзамены в Московский институт тонкой химической технологии и приглашала навестить ее. Как оказалось,  их отправили в колхоз убирать картошку, и встреча не состоялась.  Мне везло на неожиданные письма: получил весточку из Хуста, затем письмо из Болгарии от  Радки Станевой. Прислали очень хорошее, написанное с юмором письмо мои одноклассники: Емельян, Ваня и Люся Уэльская. А вот письмо, которого очень ждал, от Нины Красновой так и не получил. Учеба шла своим чередом, но меня не оставляла мысль о переходе,  и я пришел к декану экономического факультета с просьбой разрешить переход. Декан пошел мне навстречу, и в понедельник я вместе с Вадимом вышел на учебу в группу С-1-70, т.е. на   самолетостроительный  факультет. Ребята приняли меня хорошо, и жизнь засверкала другими красками. Но только на неделю. Нашлись завистники:  а  мы тоже хотим! Не буду описывать всех кто мешал и был против. В результате я опять экономист. Это было самое трудное время за все годы учебы в институте. А тут еще деканат решил показать все преимущества экономического факультета и провел экскурсию по его лабораториям. Что же я увидел в сравнении с самолетами разных конструкций, которыми были заполнены лаборатории самолетостроительного факультета?  Примитивный арифмометр, с которым я познакомился еще в детские годы у дедушки. Затем такого же класса прибор немецкого производства, но уже электрофицированный.  

И, наконец, венцом совершенства был табулятор, рассчитывающий трудозатраты и заработную плату работников. Было от чего прийти в ужас. Стать бухгалтером вместо конструктора! Неожиданно подоспела подмога. Мои родители направлялись на Курильские острова, где им предстояло провести три таких непростых года. Учитывая сложные климатические условия, японцы даже солдат служивших на островах, меняли ежегодно. Но у нас был другой подход. Отец включился в борьбу за мой переход и пообщался с заместителем ректора института. Тот дал слово, что переход состоится, но только по окончании семестра. И слово свое  сдержал. Ну а пока я  еще в своей группе Э-6-3. Девушки взяли меня в оборот, требуя ответить на вопрос, что же такое ЛЮБОВЬ. Набрал кучу литературы в читальном зале  и выдал «не гора» компиляцию. За то, что это было не свое, выстраданное, а заимствованное в литературе, меня взгрели по первое число. Я не обиделся, били за дело.

Между тем, родители на время пребывания в Москве поселились у знакомого по фронту героя Советского Союза П. Федотова в дом е на Колхозной площади. Пробыли в столице совсем недолго, всего три дня. Мы с П.Федотовым проводили их с Казанского  вокзала в путь. Примерно в это же время потерял своего товарища по парте. Матушка прислала ему письмо, в котором сообщала, что ей не по силам содержать семью и помогать материально ему. Умоляла приехать и продолжить учебу рядом с домом. Прощаясь, он просил купить ему учебник английского языка, по которому нас учили. Но наша преподаватель Ирина Федоровна Турук отсоветовала этого не делать, так как методика преподавания, изложенная в трех томах, была разработана  специально  для  МАИ и отличалась от общепринятой в ВУЗах.        Наиболее затратной дисциплиной было черчение. Может быть, это объяснялось слабой школьной подготовкой, но, на мой взгляд, свирепствовали преподаватели. Им ничего не стоило на тщательно выполненном чертеже начеркать жирным карандашом свои замечания, и заставить бегать за собой постоянно  меняя время приема. Да и объем выполняемых чертежей был очень велик. Правда, все затраты труда впоследствии компенсировались отличной подготовкой инженеров, умением читать чертежи, создавать уникальные конструкции.                                               В декабре начались зачеты. Все было ново, а многое даже в диковинку. Так на консультации по химии преподаватель задавала вопросы и, когда один из студентов трижды дал правильные ответы, попросила зачетку и поставила отличную оценку. У нас создалось превратное впечатление, что также легко будет на экзамене, но экзамен был не простым. Первым был экзамен по физике. Почти вся группа разместилась в физической лаборатории. Преподаватель Езерский носил очень сильные очки, но и их ему не хватало. Поэтому он пользовался лупой. Наши девочки вовсю использовали его слабости. Рядом со мной готовится к ответу Лора Литвиненко, положив на колени учебник, она откровенно списывает необходимый материал. Я готов к ответу, но впереди очередь, слушаю ответы  и обнаруживаю интересную особенность. Преподаватель всем задает один и тот же вопрос, независимо от номера билета. Иду на хитрость, начав отвечать именно на этот задаваемый им вопрос, хотя у меня в билете он не значился. И получаю свою первую пятерку. Предметов на экзамен было вынесено шесть, по химии и математике я получил четверки, остальные сдал на отлично. Сдав экзамены, пришел на прием к декану экономического факультета с просьбой разрешить переход на самолетостроительный факультет. Разговор был хорошим, добрым. Он пожелал  мне успехов в учебе. Каюсь, проявил себя невеждой, не простившись, как следует, со своей группой.  И уж совсем небрежно отнесся к исполнению долга комсомольского: не отчитался о своей работе в качестве секретаря. Видимо, учитывая сложность учебы в первом семестре, полной самостоятельности  в планировании и расходовании своего времени, факультетское бюро смотрело сквозь пальцы на наши недостатки. В день, когда мой уже бывший курс, проводил отчетно-выборное комсомольское собрание, не удержался и пришел к аудитории. Из-за закрытой двери послушал, как обсуждались итоги работы комсомольцев первого курса. Сетовали на то, что из-за моего перехода были упущения в работе, но никто всерьез не ругал. Переход посчитали делом  серьезным и важным. Я ведь состоял не на комсомольском, а на партийном учете. Вот там пожурили за упущения в работе и пожелали успехов на новом месте.

Собрал вещички и отправился на каникулы в родные места. Донецк встретил небольшим морозом, почти полным отсутствием снега и солнышком. Больше всех моему приезду была рада бабушка  Аня. Готовила вкусные пирожки, хворост, свои чудо борщи. При моем стабильном весе в 68 кг вкусная еда и отдых сделали мои щеки толстыми, а вес поднялся до 72 кг. Днем гулял по городу, посмотрел пару фильмов, почти каждый день катался на коньках. Каток был залит на стадионе «Шахтер». Путь не близкий. Через парк культуры, мост через ставок, вверх по улице Артема и направо, по Макеевскому шоссе до улицы Челюскинцев. Наш дом был угловым № 144. Вечерами разговоры, расспросы об институте, Москве, учебе. В этот раз побывать в Чистяково у дедушки с бабушкой не сумел, ограничились передачей приветов через родственников.         Две недели пролетели быстро, и я снова в столице. Теперь моя группа  С-1-74. По мере движения с курса на курс будет меняться  вторая цифра С-2-74 и так далее. Новые лица, новые друзья. Самыми близкими на годы учебы стали Валерий Ведищев из Краснодара и Сергей Фетисов из деревни Сычевка Смоленской области. Ребята хорошие. Отношения ровные со всеми. Но гораздо больше сближает общежитие. Наша «чертова дюжина», все тринадцать первокурсников из красного уголка первый экзаменационный барьер преодолели успешно. Все со стипендией, а некоторые даже с повышенной за отличную учебу.

Начался  второй семестр. Утренний завтрак – это бутерброд и кружка кипятка. Шапка на голову, шарф вокруг шеи, тетради в руки и выходим на дистанцию. Расстояние от четвертого корпуса общежития до учебного пятого мы с Вадимом Герасимовым преодолеваем бегом. Это примерно пятьсот метров. Навстречу течет поток студентов, преподавателей, всех тех, кто живет в Москве и попадает на территорию института через проходную, выходящую на Волоколамское шоссе. Отказались от пальто, чтобы не  терять время в раздевалках при переходе из корпуса в корпус. Приветы, советы одеться, комментарии  несутся от друзей и совершенно незнакомых нам людей. После лекций в столовую на обед. Обязательно первое, второе, компот, иногда и пирожок с повидлом. Вечером, купленная в магазине колбаска, белый хлеб и ненормированный  «чай». То, что вместо чая на столе у каждого кружка с кипятком объяснялось не столько бедностью, сколько  нежеланием иметь хлопоты с заваркой. Хотя материальная составляющая жителя общежития играла немалую роль. На нашем курсе учился Борис  Петровский. Он приехал в столицу на учебу не в ботинках с калошами, так распространенных в то время, не в сапогах, а тонких резиновых тапочках. Их называли в народе «прорезинками». И проходил в них осень и всю суровую зиму. Так велика была его тяга к знаниям. Учился на отлично, а в конструкторском бюро Главного конструктора М. Р. Бисновата, куда был распределен, стал Лауреатом Государственной премии.            Учеба давалась нам теперь легче, так как мы поняли, что над нами нет ни учителей, ежедневно проверяющих нас, ни пап с мамами, и все зависит только от нас самих. И все же наша комната не избежала потерь.  Наш с Вадимом сосед, спокойный, начитанный и даже выгодно отличавшийся от нас интеллигентностью студент, увлекся вольной столичной жизнью. Выставки, музеи, кино, театр, девушки требовали денег. Он поступил на работу в ЦУМ вахтером и совсем забросил учебу. В мае простился с нами и вернулся  в родной Гомель. Мы благополучно сдали зачеты, а вот экзамены заставили поволноваться. На первом и втором факультетах свирепствовал математик Вадим Сергеевич Ялтуновский. Я, больше чем другие, испытал на себе его требовательность. Дело в том, что математику в первом семестре я сдавал другому преподавателю. Считалось, что уровень требований и преподавания на экономическом факультете ниже, чем на самолетостроительном.  Наверное, и моя  подготовка оказалась слабее. В результате я сдал экзамены только на четверку и получил «довесок» — 250 интегралов, которые надо было решить во время каникул. Чтобы лучше понять сложности взаимоотношений с Ялтуновским приведу один пример. Экзамены начинались в девять утра, запускали в аудиторию  всю группу. Ты мог уйти через пару часов, а мог задержаться на весь день. Так мой друг Вадим вернулся с экзамена только в девять вечера. Ялтуновский дополнительно к билету дал так называемый неберущийся интеграл. Вадим перепробовал все возможные способы решения и, наконец, дал отрицательный ответ. Преподаватель попросил зачетку и поставил отличную оценку. В нашем коллективе прибавление. Вместо отчисленного студента из Гомеля прибыл дальневосточник студент заочник  Миша Кузин. Он служит техником – механиком в авиационной части. Командование разрешило ему отпуск для сдачи экзаменов за первый курс на нашем с Вадимом факультете. Мы подружились, и эта дружба оказалась самой прочной. Мы  помогли ему сделать черчение, Вадим помог по математике, и расстались, надеясь, что Миша вскоре демобилизуется и продолжит учебу вместе с нами.

Закончилась весенняя сессия и все разъехались по домам. Мои родители были в это время на далеких Курильских островах. Мама прислала приглашение и деньги на дорогу. Надо было доехать поездом до Владивостока, дождаться там парохода до Петропавловска Камчатского, а уже оттуда пограничный катер довез бы меня до Северо-Курильска. Решение было за мной. У меня голова пошла кругом. Очень и очень соблазнительное предложение. Проехать страну от центра до самых дальних восточных рубежей. Прикидываю,  сколько времени займет дорога. Поездом от Москвы до Владивостока – девять суток. Несколько дней ожидания парохода, пусть на это уйдет три-четыре дня. Расстояние от Владивостока до Петропавловска две тысячи четыреста километров. Какова скорость парохода, понятия не имею. Примем ее равной 40 км/час. Тогда путь займет 60 часов или, округленно, трое суток. Если скорость не превысит 30 км/час на дорогу уйдет уже 80 часов или на сутки больше.  У, а если 12-20 км/час, то это уже 5 и более суток.  Далее ожидание катера из Северо-Курильска и обратный его рейс. В общем. продолжительность  поездки  составила бы около двадцати дней. И столько же обратно. Вдобавок к перечисленному, у меня истек кандидатский срок. По уставу КПСС необходимо было представить  рекомендации членов партии, знавших меня по совместной работе не менее года, и быть либо принятым в партию, либо исключенным из нее. Это процесс  требовал времени и сокращал возможный срок пребывания меня у родителей. Поэтому я изложил родителям в письме все за и против, написал, что проведу лето в Чистяково у дедушки с бабушкой, а деньги отнес в сберкассу. На партийном собрании факультета  меня приняли в члены КПСС. Дата приема 15 июня 1950 года совпала с днем моего рождения, моим двадцатилетием.   Лето провел  очень хорошо. Помогал бабушке в работах по саду и огороду, лакомился ягодами: малиной, крыжовником, шелковицей. В мои обязанности входил также полив капусты. В балке, по которой текла речка, все пространство вдоль нее было занято капустой, у каждого  жителя свой огородик вилков так на сотню. Вот туда каждый вечер и надо было вылить сотню, а то и две ведер воды. Особого труда не представляло, а разминка была хорошая. Ну а в августе мне посчастливилось   отдохнуть в шахтерском доме отдыха в Святогорске. Позже, в пылу борьбы с церковью это красивое название места переделали в Славяногорск. От железнодорожной станции с аналогичным названием приезжих доставлял поезд, состоявший из одного вагончика открытого типа и казавшегося игрушечным паровозика. Рельсы узкоколейки были проложены в красивейшем сосновом бору, и поездка превращалась в удовольствие. Своим названием Святогорск был обязан монастырю, вырубленному в меловой горе в прошлые века. Мне повезло, я увидел монастырь впервые еще до войны, когда монастырь еще не был изуродован немцами. От подножья меловой горы, кстати, очень высокой, в монастырь вел поземный ход. Такой же подземный ход вел к реке. В лихую годину монастырь становился крепостью, готовой к осаде. Меловая гора нависала над чистой глубоководной речкой, и я каждое утро брал напрокат лодку и отправлялся в путешествие. В паре километров вниз по реке стоял знаменитый на весь Донбасс святой дуб, от которого каждый считал своим долгом отщипнуть хотя бы кусочек коры. В мой последний  приезд от дуба остался только пенек. И все же бабушка сокрушалась по поводу того, что я не привез ей заветной коры.  Выше по течению реки еще одна меловая гора, но значительно ниже той, на которой  размещен монастырь.  На ее вершине высится скульптура Артема. Скульптура выполнена футуристами, как бы состоящей из кубических элементов. Артем (Ф.А.Сергеев)– большевик с 1901 года, активно участвовавший в революционных событиях в 1903 и 1917 годах, преобразованиях в Донецком крае, борьбой с деникинщиной. Член ЦК Коммунистической партии в 1917-1920 годах. В 75 – 80 километрах от  Донецка, названный его именем, город на небольшой речушке, которую не на каждой карте найдешь. Артемовск известен и знаменит своими соляными шахтами. Старое название Бахмут. Первое упоминание о нем относится к 1571 году.

Тысяча  девятьсот  пятидесятый  год  —  второй курс.        

Прошедший год был переломный в жизни курса. Ушли те, кто не смог или не захотел продолжать учебу в одном из ведущих  вузов страны. Мой товарищ по группе не выдержал испытания свободой. Его родители в это время пребывали где-то за рубежом, и он делал все, что хотел. Другой москвич, с которым мы сблизились за первые полгода, уехал в Одессу помощником художника на киносъемки. Самая интересная девушка на курсе  ушла, не вынеся тягот инженерной подготовки. В те годы черчение было одним из не простых и важных предметов на первых двух курсах. От простых геометрических фигур мы перешли к сложным, объемным элементам конструкции. А уж преподаватели черчения считали свою дисциплину основой инженерной науки. И в то же время пришли новички. Помимо упоминавшейся мною Людмилы в нашу группу влилась Тамара Дорофеева. Из- за болезни она пропустила прошлый учебный год. Было еще два таких же перехода на повторное обучение по разным причинам. Особняком стоял Боря Добровольский. Мое знакомство с ним состоялось в первые часы моего пребывания в общежитии. Передо мной предстал уже состоявшийся, а может даже пожилой мужчина. Держа в руке фотопленку, он вел рассказ о своем участии в проектировании и создании нашей первой легковой машины – Москвича. В  доказательство  правдивости рассказа он передал мне кадр, на котором была запечатлена деталь машины и в графе конструктор стояла его фамилия. «Вы, наверное, не увидите  этого, так как шрифт достаточно мал, но поверьте мне, конструктор действительно я». Тогда я прочел вслух фамилии не  только конструктора, но и начальника бригады, а затем примечание к чертежу, отпечатанное более мелким шрифтом, чем завоевал у Бори авторитет. Но лучше бы этого не было, так как близость  Бори ко мне стоила мне массы утраченных вещей от футбольного мяча до библиотечных книг, которые Боря присваивал, а затем перепродавал. По слухам, Боря начал учебу в МАИ еще до войны, но, по- настоящему, он начал учиться только с нами. Ребята, которые жили с ним в одной комнате, не выпускали Борю из «ежовых рукавиц» все годы учебы и довели его до защиты дипломного проекта. Родни у него не было, и деньги на пропитание он добывал сам. Добродушный, с широко открытыми наивными  глазами, он очень напоминал знакомого нам по фильмам и книге «Бравого солдата Швейка». И этот наш Швейк с обезоруживающей улыбкой мог подойти к  девушке или женщине и сказать: «Хотите, я сошью вам бюстгальтер?» и тут же добавлял «Без примерки», исключая двусмысленность в его предложении. Боря мог исчезнуть на неделю, а потом  выяснялось, что всю эту неделю он делал ремонт комнаты одинокой женщине или даже шил наволочки на швейной машинке. Это он тоже умел. Больших высот на инженерном поприще Борис Добровольский не достиг, и когда спустя 40 лет я увидел его на юбилейной встрече выпускников, было немного жалко этого  потерявшего былую уверенность, немного растерянного пожилого человека.       Обрадовал нас с Вадимом новый приезд в институт Миши Кузина. На этот раз не для сдачи экзаменов, а на полноценную учебу. Прошедший год был у Миши напряженным и боевым в полном смысле слов. В Корее шла война, и Соединенные Штаты, воевавшие на стороне южной Кореи,  стали все шире использовать тяжелую авиацию. Чтобы переломить ход военных действий наше  правительство ввело на север страны наши авиационные части. Миша был техником, обслуживавшим боевые самолеты. Так он стал участником боевых действий, что официально будет признано через  много лет. А пока надо было оформиться студентом- очником. Это оказалось очень не простым делом. Всегда в рядах чиновников любого масштаба находятся желающие показать власть и больнее укусить незаурядного человека. А Миша был именно таким. Он не сдался ни в институте, ни в министерстве, куда ему пришлось обратиться. Ему предлагали заново сдать вступительные экзамены, срок сдачи которых уже прошел, а значит, перенести все события еще на год. Вот здесь и проявился Мишин характер. Преодолев  все препоны, он попал на прием к министру и добился права на учебу в МАИ. Вот  только пришлось начать учебу с первого курса. Поселился Миша у нас в красном уголке. Учеба шла своим чередом, черчение, математика отнимали много времени. Английский тоже требовал немалых усилий, но преподавание языка по методике профессора Котова вносило в обучение некоторую привлекательность. Дело в том, что в нашем лексиконе появился новый оборот: наши знания оценивались тысячами. Конечно, не рублей, такими деньгами у нас и не пахло.  Тысячами знаков, знаков типографских, то тесть, букв, цифр, запятых и еще чего то, чего мы даже не знали. Мы не сидели с карандашом в руках и  не считали эти самые знаки. Все это было сделано кем- то до нас. А мы читали, переводили и затем  преподносили преподавателю свои знания. Выглядело это так: преподаватель открывал книгу в произвольном  месте и ты должен был прочесть и перевести текст. И так по всему тексту, какое-то число раз. Роман «Айвенго» оценивался, кажется в сто пятьдесят  тысяч знаков. На первом курсе нам полагалось сдать двести тысяч знаков литературного текста, пятьдесят тысяч технического и десять газетного. На втором общая сумма выросла до миллиона сдаваемых знаков. Если к этому ты еще написал контрольную работу на хорошо или отлично, тебе зачитывался сданный экзамен по иностранному языку. Вот и ездили мы на свидания с книжкой в кармане. Пока  сидишь в транспорте, активно работаешь. Тексты в книгах были, конечно, адаптированные, то есть из них были изъяты  или упрощены все сложные обороты речи. И все же сданные нами за годы учебы миллионы знаков впечатляли.       Второй курс преподнес нам с Вадимом сюрприз: нас избрали в бюро ВЛКСМ факультета. Вадима на организационную, а меня на идеологическую работу. Над нами были два старшеклассника: у Вадима фронтовик с третьего курса Коля Никулин, а  у меня увлекающийся политикой, начитанный интеллигент с четвертого Вадим Поляков. Он активно внушал мне мысль, что негоже великой стране проводить агитационную работу ориентируясь на события на международной арене, во главу узла надо поставить события в своей стране. Комсомольское и профсоюзное бюро располагались на втором этаже самолетного корпуса в  небольших комнатках, сообщающихся между собой. В эти годы непременным атрибутом одежды были галоши. В дни заседаний прихожая завалена ими, они же источник разных недоразумений. Чаще других страдал в них Вадим. Пропали его галоши, вполне в приличном состоянии. Купил новые блестящие, с красивой красной подкладкой. Пришел в них на заседание комсомольского бюро. А уходя, не нашил никаких, ни старых, ни новых. Ясно, что воришка рядом, но на завтра никто в новых галошах не появился. Подозревался Ф. Согомонян, но доказательств не было.  Раз уж я заговорил о комсомольских делах нельзя не вспомнить еще одно событие. Не помню, что меня привело в аудиторный корпус, где на доске объявлений увидел знакомые имя и фамилию. Лора Литвиненко моя однокурсница по экономическому факультету подвергалась публичному избиению. Оставил все дела и вошел в зал заседаний. Зал был заполнен самой разношерстной публикой. На лобном месте милая симпатичная девочка и ее обвинитель     старшекурсница с  жестким выражением лица и  агрессивными манерами. Лора обвинялась в том, что отправляясь в Москву, без разрешения хозяйки взяла у нее из-под подушки и надела капроновые чулки. Поскольку инцидент повторился хозяйка чулков поставила вопрос «об аморальном поведении комсомолки» перед комитетом комсомола, а те не нашли ничего лучше, как вынести его на всеобщее обсуждение. Пригласили отца девушки,   поиздевались над обоими, и вынесли решение исключить Литвиненко из института. Я был потрясен увиденным — мелочностью комитета комсомола института, вынесшего бытовые неувязки на обсуждение и невиданно суровый приговор. Через пару лет мы случайно встретились с Лорой в проходной, она спешила на занятия на вечернем отделении экономического факультета.     Надо сказать, что второй курс был богат на самые разнообразные и не всегда приятные события. Нарушен покой и взаимодействие в нашем, как казалось дружном коллективе, обитавшем в красном уголке. Мне казалось, что мы знали друг о друге если не все, то, по крайней мере, главное. Откуда родом. Остальная дополнительная информация черпалась в процессе ежедневного общения. Мы узнали, что Вадима отец работает или служит в ВВИА имени Жуковского, у Михаила-ростовчанина отец директор шахты и так далее. Эта информация не вызывала особых эмоций и не обсуждалась. Но вот спокойный интеллигентный мальчик Юра с приборного факультета (фамилию его я запамятовал) признался, что его мама работник комитета государственной безопасности  (КГБ). На какое-то время он стал объектом травли. Особенно усердствовали Лешка Стасов из Чечни и его тезка по фамилии Украинский, не имевший к Украине никакого отношения. В открытую полемику с Юрой никто не вступал, гадили, когда его рядом не было. Организовали отдельный стол, на который навалили всякую мелкую пакость. Юра пережил это с большим достоинством. Поэтому, а может быть из-за того, что акция эта не получила поддержки большинства, инцидент завершился быстро. И все же остался очень неприятный осадок из-за нашей пассивности, пассивности большинства.  При нашей общей, как теперь принято говорить, толерантности, к концу второго года нашего совместного жития начали проявляться различия  в характерах, интересах, порядочности. Был у нас такой Олег Лосицкий. О себе особенно не распространялся, о родителях мы ничего не знали, но в его поведении ясно высвечивалось превосходство над сокурсниками, граничившее с хамством. Он держался особняком да и мы не пытались сблизиться с ним. После второго курса произошло великое  переселение общежития и с большинством своих товарищей по красному уголку мы виделись редко.

Второй курс — тысяча девятьсот пятьдесят  первый год                                 Так уж получилось, что физвоспитание на втором курсе обрело самостоятельное и немаловажное значение. По крайней мере, для  меня. Еще в первые дни учебы в институте мы должны были самостоятельно решить, каким видом спорта будем заниматься на уроках. На выбор были представлены четыре дисциплины: гимнастика, легкая атлетика, лыжи и баскетбол. Меня привлекали игровые вилы спорта футбол и волейбол, но предпочтение было отдано баскетболу, так как женская команда института была одной из сильнейших в стране. Не знаю, почему я выбрал «лошадиный вид» спорта, как о нем отзывались студенты. Но пострадал не на беговой дорожке, а на лыжне. В февральские морозные дни мы впервые вышли на десятикилометровую дистанцию, чтобы сдать зачет. Стартовая площадка располагалась в Покровско-Стрешневском лесу. Далее лыжня выводила нас на лед Химкинского водохранилища, мимо Водного стадиона, Речного  вокзала, деревень Захарково и Алешкино, у моста через канал имени Москвы разворачивалась для движения обратно. Я не знал, что через пять лет эти места станут мне родными, здесь найду свою любовь. Начал бег я довольно резво и к повороту укладывался в норматив. Удивляло только то, что бегущие навстречу нам лыжники, те, кто раньше ушли на дистанцию, резко сбавили темп и почти не пользуются палками. А держат их, как то странно, сжимая обеими руками возле ширинки брюк, разведя концы палок в стороны. Разгадка наступила при движении в обратном направлении. Малозаметный ветерок, дувший нам в спину на первой половине лыжни, теперь стал встречным, заметно более сильным и холодным. Экипировка  лыжников не соответствовала условиям. Встречный ветер через пуговичную застежку брюк легко проникал в самые не  защищенные и уязвимые части тела, заставляя закрывать их двумя руками, забывая при этом обо всем остальном. В результате  почти все соревнующиеся не уложились в отведенное время и не получили желанного зачета. Ждать очередных зачетных соревнований пришлось довольно долго. Конец марта, облачно, высокая влажность, температура чуть выше нуля. Стартуем, как и раньше, в Покровско-Стрешневском лесу. На этот раз все учли урок прошлой гонки и профессионально утеплились. Но сегодня ветра и мороза нет, а наш враг мокрый липкий снег. Идти очень тяжело, но это уже последнее соревнование для нашего курса, так что вариантов нет. Выложились до предела, к финишу пришли мокрые от пота внутри и в мокрой от дождя   одежде. До спортивной базы еще километр пути, ноги уже не идут, а холод проникает по одежду. Простудился я основательно, кашель с каждым днем становился сильнее и глубже. Когда появилась одышка, и стало тяжело подниматься на пятый этаж, решил показаться врачу. Поликлиника под нами на первом этаже. Врач, послушав мое дыхание, буквально приказала: «Домой, в постель, ждать скорую». На улице весенняя теплынь, субботник, уборка  территории. В двенадцать дня подкатывает к подъезду «ЗИМ» и увозит меня в ближайшую больницу в Головановский переулок. Далее по обычному сценарию: душь, рентген, больничная кровать, уколы пенициллина. Это будет самым неприятным за время пребывания в больнице. В шесть утра первый укол, далее  через каждые три часа, последний в двадцать четыре часа. Пока нас в палате трое, но вскоре прибывает четвертый. Возбужденный до предела мужчина лет тридцати не находит себе места. Как он утверждает, его отправили в больницу чуть ли не со свадебной постели. И теперь он лихорадочно ищет способ вернуться к жене. Уговаривает соседей по палате помочь ему сбежать через окно. Окна в здании небольшие и расположены высоко над полом. Впечатление такое, что их не открывали со дня постройки здания. Могучая сила любви помогла преодолеть все препятствия, и счастливый молодожен отбыл домой. К шести утра, как обещал, он не явился, а в девять утра с позором был изгнан главным врачом за злостное нарушение режима.

В больнице первыми меня посетили Сережа Фетисов и Валерий Ведищев. Они и были наиболее частыми гостями, снабжавшими меня мясными продуктами и литературой для чтения. Собственно, больница располагала необходимым минимумом развлекательных книг, но терять время даром мне не хотелось. Приближалась сессия и, потеряв  месяц, можно было остаться на «второй год» на втором курсе. Ребята принесли мне кипу английских книжонок, достаточных для набора необходимых тысяч знаков. В приемный день навестила Лена, а затем и Вадим  с Мишей Кузиным. Словом, вниманием не был обделен, питание, с учетом покупаемой ребятами колбасы, меня устраивало. Пошел на поправку, хотя положение, по словам врача, было очень серьезным. Левосторонний экссудативный плеврит в запущенном состоянии. Выписали меня 17 мая. День был прохладный. Я трясся в трамвае и разглядывал из окна Москву, которую не видел двадцать дней. Деревья только начали покрываться крохотными листочками, люди тепло одеты. Как не похоже на тот день, когда я ложился в больницу. Конец мая и июнь до отказа заполнены учебой. Зачеты и экзамены сданы, математика на четыре, остальные с отличной оценкой. В первых числа июня второкурсников ждет военная подготовка в лагерях, моих однокурсников в городке Вольск Саратовской области. Мне же предстояло пройти плановую проверку в туберкулезном диспансере на улице Чехова. Врачи довольны моим состоянием и назначают дату следующей проверки. Задаю им вопрос о лагере, возможности моей поездки в Вольск. Получаю отрицательный ответ и справку об освобождении. Первого июня провожаю ребят. Возглавляет боевую команду подполковник  Васильев. Невысокого роста, почтенного возраста, седой  интеллигентный вояка, начинавший службу в царское время. Он очень любил вспоминать время, когда был простым солдатиком. Между собой над этими воспоминаниями немного подтрунивали, но относились к нему с уважением. Выезд командиром на летний  лагерный сбор принес Васильеву долгожданное повышение. Он стал полковником и спокойно вышел на пенсию, а наши острословы за удачно проведенную летнюю лагерную кампанию торжественно нарекли его полковник Васильев-Вольский.

Ну, а я на месяц отправился в благословенный Святогорск, лечить свои легкие чистейшим воздухом соснового бора. Там же сформировалась наша компания студент – медик и десятиклассница из Донецка, парнишка из Ворошиловграда, Маша  и я из Москвы. Утром пляж и лодка вечером игра в волейбол, кино и танцплощадка. Медик оказался практичнее меня. Когда почувствовал, что нам не хватает в казенной пище калорийности, увлек меня в ближайший магазин местной кооперации. Там оказалась чудесная, качественная и дешевая сметана. О том, насколько она была вкусна я уже и не говорю. И еще мед. Месяц пролетел быстро, а оставшееся время каникул прошло под присмотром бабушки Ани в Донецке и бабушки Моти в Чистяково.

ТРЕТИЙ ГОД УЧЕБЫ  —  1952-1953.                                                 Сентябрь  начался с расселения нашей комнаты, но красным уголком она не стала. Решили, что достаточно одной на втором этаже. Мы с Вадимом разместились в комнате на «пятерых». С нами живут Толя Востренков из устья  Волги, Оська Вейгман из Бердичева и Валерий Ведищев из Краснодара. Живем дружно, хотя интересы и характеры различные. Толя несколько старше остальных, имеет рабочий стаж. Закончил техникум в числе лучших, зачислен в институт без экзаменов. Учеба у него на втором плане. Влюбился, вернее, влюбил в себя евреечку из Винницы, свадьба, ожидание ребенка. Точнее, все в обратном порядке. Вадим и Оська привязаны к текстильному институту. У Вадима там учится школьная подруга, а наш хилый, косоглазый Оська без памяти влюблен в красавицу Тамару. Девушка действительно очень красива, стройна, высокого роста. Надежды на успех у Оськи никакой, и он усиленно сватает своего друга со второго факультета. Чтобы быть рядом с Тамарой он даже распределяется в тот же город, что и она. Мое знакомство с ней необычно и неожиданно. Мы готовимся к экзаменам лежа на своих кроватях, устали от учебы, и все задремали. В комнате тишина, но я просыпаюсь от того что чувствую чье-то присутствие. Поднимаю голову и вижу посреди этого сонного царства удивительно красивую девушку. Наверное, у меня был растерянный и удивленный вид, и она рассмеялась. Забегая вперед, на тридцать пять лет, скажу: брак друга Оськи с Тамарой оказался не прочным. Тамара  возглавляет самое модное ателье в городе Нижний Новгород, у Оськи своя семья, но он по-прежнему без памяти влюблен в Тамару.

В учебе мы уходим от общетехнических дисциплин к специальным. Самый значимый из них сопромат или сопротивление материалов. Все и сразу заговорили о том, что существует закон или поверье, что сдав сопромат можно выходить замуж или жениться. Предмет новый для нас, серьезный. Его побаивались, на нем «срезались», но он оказался интересным и не таким страшным. Еще один новый предмет и достаточно сложный из-за обилия чертежной работы — детали  машин. И наконец, из раздела материаловедение, предмет «Неметаллические материалы» заслуживает особого внимания хотя бы потому, что неметаллы прочно войдут в мою жизнь и составят основу моей  жизнедеятельности на долгие, долгие годы. Руководил кафедрой фанатично преданный теме человек, пользовавшийся уважением не только сотрудников кафедры, но и студентов. Нас он поразил, прежде всего, тем, что в любое время года и погоду ездил на работу на велосипеде. К сожалению, в те далекие годы, несмотря на несравненно более слабую загрузку автомагистралей, ДТП также часто завершались трагическим исходом. В одном из них и погиб наш преподаватель. На наш взгляд  в то время кафедра выглядела бледно. Первая лекция  была посвящена неметаллам, применявшимся в  годы войны в конструкции самолетов, то есть твердым породам дерева, фанере. Первая лабораторная работа лакокрасочным материалам.                                                   В конце сентября закончилось наше с Вадимом пребывание в факультетском бюро ВЛКСМ. На общем собрании отчитался о проделанной работе наш секретарь в прошлом боевой офицер Борис Гонцевский. А вечером бывший штаб комсомола собрался в одной из комнат общежития. Мы  с Вадимом были самыми «необстрелянными» в этой команде. Старшие товарищи, прошедшие школу войны держались уверенно, задавали тон нашей беседе. Но вот после второго или третьего тоста, когда Гонцевский сказал, а теперь выпьем за ….. Неожиданно прорезался я, сказав: «Я знаю,за что выпьем».                 Все притихли в ожидании тоста, а я изрек « За Сталина»!       Ура было не громким, но дружным. Выпили, и тут Борис Гонцевский опять говорит: «Я предлагаю — делает паузу и продолжает — выпить за дружбу».  В этот момент до меня дошло, что не надо перебивать старших товарищей.

Кстати, когда вооруженные знаниями, уверенные в себе, готовые к завоеванию и преобразованию мира, они пришли в конструкторские бюро, то увидели массу возможностей для этого. Рядом с колоссом, мэтром, Генеральным Конструктором, неугомонным Туполевым дремал или даже откровенно спал, сидя    за рабочим столом Архангельский. Им казалось, что оправив его на пенсию, они сделают больше и лучше. Туполев осадил их, объяснив, что кажущийся спящим Архангельский обдумывает решение очень важной задачи. Конечно, это было сделано менее корректно, чем я изобразил, но более четко и доходчиво. Похожая ситуация была и у нас в МКБ «Факел». В большом зале располагалась бригада Володи Врубеля, на переднем плане лучшие программисты отдела Федя Измайлов и Жора Пятницкий.         Оба с закрытыми глазами. Все, кто приходили в эту бригаду, считали их бездельниками, а они одну за другой создавали новые программы для решения сложнейших задач. Не всем было понятно, что закрыв глаза и сосредоточившись, можно в уме создавать программные хитросплетения для электронных вычислительных машин.                Закончилась одна выборная кампания факультетская, началась новая общеинститутская. И я оказался избранным в комитет комсомола института. Доверили  мне сектор, который назывался примерно так: «Курирование работы общежитий». Всерьез этим занимался профком института, который располагал определенными денежными средствами, выделяемыми специально для организации быта студентов. Ему же подчинялись, избираемые в каждом корпусе общежития, бытсоветы. На долю комитета комсомола оставалась идеологическая работа, на которую у живущих в общежитии времени не оставалось. Поэтому основная моя деятельность свелась к периодическому посещению общежитий института, а их было немало (в корпусах 1-4 и на Волоколамском шоссе на радио факультете), участию в подготовке и проведению заседаний комитета комсомола. Было, правда, одно скандальное дело, которое взяли под свой контроль «верхи».  Началось оно, как и большинство ему подобны, с элементарного доноса о том, что гражданин(ка) ведет в интимной жизни себя аморально. Нынешнее гражданское общество настолько погрязло в пороках, и они стали нормой жизни, что не нашло бы мотивов для разбирательства. Как были наказаны студенты, не знаю, так как решение принималось за закрытыми дверьми.

Осенний семестр закончил с отличными оценками и повышенной стипендией. Институт выделил средства для организации экскурсии в Ленинград, и я, по решению общественных организаций, возглавил поездку. Получил в финансовом отделе документ, дававший право организовать экскурсии на общую сумму в тысяча рублей. Место проживания нам выделил один из ленинградских институтов. Неоценимую помощь в организации поездки оказал мне мой друг, по совместительству староста нашей группы С-3-74, Ваня Волчков. В день приезда вся наша команда разбежалась по магазинам, а мы  отправились в турагентство, расходовать выделенную тысячу. Расписали время  нашего пребывания и   первый визит нанесли в Эрмитаж. Большинство были в нем впервые, впечатления оказались настолько яркими и глубокими, что мы договорились с экскурсоводами о двух дополнительных посещениях музея. Благодарные студенты преподнесли очаровательным экскурсоводам значки МАИ. За время пребывания в Ленинграде мы посетили Петропавловскую крепость, Артиллерийский музей, Русский музей, Кунсткамеру, Морской музей, место гибели Есенина- гостиницу «Англетер», Казанский и Исаакиевский соборы. Каждый день был заполнен поездками и впечатлениями до предела. А ведь надо было «осмотреть» Ленинградский пассаж и уйти из него  не с пустыми руками.  Кроме того, не давал покоя должок перед моими школьными друзьями: я до сих пор не ответил им на присланное мне год назад остроумное дружеское письмо. Мешали различные причины. Емельян был призван в армию, адреса Вани Скрябина у меня не было, а вот Люся Уэльская была неподалеку, в институтском общежитии на Охте. Решил исправить ошибку и отправился на поиски общежития. Оно встретило тишиной, и не мудрено, ведь время было каникулярное. В одной из комнат обнаружил девушку с длиннющей косой, которая и вывела меня на Люсину комнату. К счастью Люся была на месте.         Она усадила меня за стол, нашлась даже бутылочка вина. Мы пригубили его, и начался обмен новостями. У Люси их было больше,  так как ее родители еще жили в Закарпатье, и она лето проводила с ними. Больше всего меня обрадовало известие о том, что она переписывается с Ниной, с которой мы были очень дружны, но расстались очень странно. Хотя я понимал, что это не этично, приехав навестить девушку, расспрашивать и просить адрес другой все же не удержался. Мои опасения подтвердились, но адрес я все-таки получил. Кстати, во время нашей беседы девушка с косой находила поводы не раз заглянуть в комнату. Люся не удержалась и съязвила по поводу ее косы, посоветовав мне быть внимательней, так как косы чаще всего накладные.                                      Вернулись в Москву все в отличном настроении. В профкоме меня поблагодарили за хорошую организацию   экскурсий и слегка пожурили за не полное использование выделенных средств. «А я то думал, что похвалят за экономию». Но это шутка, обе стороны остались довольны полученным результатом. Начинался новый год  отлично: с Курил вернулись целыми и невредимыми родители. Это не простая или дежурная фраза. Спустя короткое время после их отъезда из Северо-Курильска остров накрыла волна цунами. А еще через месяц в Москву прилетели коллеги отца Вершинины пережившие ужас этого страшного наводнения. Вот некоторые детали их рассказа о пережитом    Жителей  Северо-Курильска подняли по тревоге ночью. Вершининам         эту весть принес посыльный. Он же взял на руки ребенка. На сборы времени отпущено не было. Жена Вершинина успела только взять документы и какие-то украшения, лежавшие на столе. До ближайшей возвышенности бежали бегом. Волна пришла неожиданно и мгновенно покрыла весь поселок, смыла все, что было на причале. Ушла вскоре также неожиданно. Жилые дома почти не пострадали, но жители не  спешили возвращаться домой. Этим воспользовались мародеры. Наказала грабителей сама природа: вторая волна оказалась страшнее первой. Все жилые строения были сметены вместе с их содержимым. Люди потеряли не  только кров, но и свои сбережения. От сберегательной кассы не осталось и следа. Рассказы Вершининой о трагедии потрясли нас. Вот только один эпизод из этой трагедии. Охраняемая пограничным отрядом территория  включала остров Парамушир и близлежащие острова. На малых островах в дозоре находились пограничники, которые вели наблюдение, как за морем, так и за побережьем. Наблюдение велось посменно, связь осуществлялась по рации. Смену караула обеспечивали катера. И вот в разгар стихии в эфире прозвучал голос пограничника с одного из малых островов. Он доложил о поднимающемся уровне воды, сначала не понимая всего ужаса своего положения.  Вода прибывала стремительно, он понял, что обречен и взмолился о помощи. «Я хочу жить! Я молод и ничего еще не видел в жизни. Не бросайте меня! Помогите! Моя   надежда только на вас. Вы слышите меня, помогите же». Все это и еще массу ужасных историй гибели людей рассказали Верещагины, когда приехали в Москву. В той суматохе они не заметили  травмы у своей малышки, которую нес солдат. Он так крепко прижимал ребенка к себе, что у последнего оказалась деформированным плечо. Заметили уже в столице и долго лечили травму.

Родители к счастью избежали встречи со стихией, выехав с Курил  за неделю до несчастья. Отца направили на годичную учебу в Высшее пограничное училище. Общежитие предоставлялось только одиноким, и начались поиски жилья. Не буду описывать эту процедуру. В конце концов, на выбор остались два варианта. Первый – комната в общей квартире на первом этаже дома на Пятницкой улице. Второй вариант – тоже комната на шестом этаже дома на Калужской улице /теперь Ленинский проспект/. В квартире три комнаты, две из них принадлежат Герою Советского Союза мотористу знаменитого парохода «Челюскин» раздавленного льдами. В спасении людей со льдины приняли участие летчики гражданской авиации, За ходом операции следила вся страна, Так вот меньшая из двух его комнат теперь у родителей, в большей сам герой по имени Николай, его жена Александра Ивановна и две дочери Галя и Света. Я по- прежнему живу в общежитии, но родители рядом, всего  в часе езды на метро.          Второго или третьего  марта я приехал от них на очередное заседание

Комитета комсомола института. Учеба идет хорошо, настроение отличное, весело общаемся  с коллегами. Вдруг Лида Федченко, моя однокурсница по экономическому факультету, а теперь и член комитета обрушивается на меня с упреками. Как ты можешь радоваться и смеяться в такие минуты? Ничего не понимающим взглядом смотрю на нее. Наконец  до нее доходит, что я не знаю, чего-то, что знает она. ИОСИФ ВИССАРИОНОВИЧ тяжело болен. Только теперь я замечаю, что все какие-то очень сосредоточенные, как бывает, когда получают неожиданное задание или поручение.  Обстановка в институте меняется очень быстро. Особенно это заметно после сообщения о смерти Сталина. В учебных корпусах, административном здании, в общежитиях появились портреты вождя, увитые черными лентами. В общежитии только и разговоров о прощании со  Сталиным, о том, как туда попасть. Мой сосед по общежитейскому красному уголку Миша, очень деловой и энергичный, сумел уже побывать в Доме Союзов, где происходит прощание с Вождем. Он рассказывает о проходных дворах, чердаках и прочих ухищрениях, примененных для достижения цели.

На следующий день мы обсуждаем этот поход в нашей группе и приходим к общему мнению, что если Миша не врет, успех такого похода скорее случайность, чем закономерность. И повторять его не стоит. Мы с Ваней и раньше хорошо относились друг к другу, но поездка в Ленинград сблизила нас еще больше. Ваня, он же Иван Иванович Волчков появился в нашей группе на втором курсе. Высокий, интересный широкоплечий, с добрым взглядом сразу вызывал уважение. Он успел поработать в КБ Яковлева и его рассказы  об условиях работы в КБ вызвали большой интерес моих друзей. Память только сохранила запрет на курение на всей территории конструкторского бюро. Мне Ваня казался старше меня, очевидно за счет своей сдержанности и какой-то уверенности в себе. Он же отучил меня «Якать», заставил  критичнее относиться к своей речи и манере общения с людьми, в том числе и с близкими мне. Теперь, когда речь идет даже о сделанном  мною лично, я предпочитаю использовать местоимение «МЫ».

Вернемся в март 1953 года. На второй или третий день прощания с вождем мы с Ваней едем в центр. Не помню, где мы вышли из метро и как провели поиск подходов к очереди в Колонный Зал  Дома Союзов, где происходило прощание с Вождем. Память сохранила наш выход на Пушкинскую улицу вблизи поликлиники КГБ или другой ориентир тех лет: магазина пишущих машинок. Еще несколько минут хода, и мы поворачиваем направо, на Страстной бульвар. Сквозного движения по нему нет, видны военные грузовики, перегораживающие дорогу. Оцепления поблизости нет. В кузове грузовика несет вахту одинокий молодой солдат. Он не препятствует нашему перемещению в кузов, настроен миролюбиво. Даже когда в кузов взбирается  решительно настроенный рабочего вида молодой парень, спрыгивает в запретную зону и уходит в бушующую внизу очередь, солдат равнодушен.  Мы осмелели, приблизились к борту грузовика и начали изучать обстановку. Вместо предполагаемой мерно шагающей к месту прощания с Вождем колонны, бушующее страстями людское море. Никто не соблюдает никаких правил. Такое впечатление, что все преследуют одну цель, выдавить впереди стоящих, смести их с пути. Можно было бы понять происходящее, если бы сзади накатывалась волна и спасение было впереди. Но ничто не угрожает людям, кроме их самих. Внезапно раздается женский крик, свидетельствующий о нечеловеческой боли. Толпа выплеснулась с Петровки на Страстной бульвар и придавила людей к угловому дому. Солдатик отвернулся, видно это было выше человеческих сил наблюдать непрерывно этот ужас. Люди сжаты в толпе до предела, и эта людская масса все время раскачивается: вправо, влево, вперед, назад. Страшное это было зрелище: от массы людей все время исходили крики, стоны, боль. Мы  с Ваней посмотрели друг на друга и, не слова не говоря, повернули домой. Вы ошибетесь, если подумаете, что  для нас на этом все закончилось. Приехала из Сокаля тетя Шура и уговорила маму пройти еще раз этим путем. Не мог я сначала уговорить их не делать этого, а затем оставить одних. И вот мы снова в очереди в Колонный Зал. На этот раз в самом ее хвосте, на Садово-Спасской улице, ближе к Красным воротам. Для очереди выделена часть проезжей части, обстановка спокойная. Народ все прибывает, но, к счастью, появляется милицейская машина и предупреждает всех об окончании прощания с Вождем. За время нахождения в очереди мы прошли путь до Колхозной площади.  Сегодня, когда я пишу о событиях тех лет, за окном 2010 год. В печати, на радио, по телевидению не осталось и следа от той жизни, вдохновенной, полной радости, счастья и гордости победителей, которыми был насыщен воздух. День смерти  Вождя конечно воспринимался по-разному людьми далекими от властных структур и приближенными к ним, людьми, пережившими тяжелые моменты в своей жизни и более удачливыми и благополучными. Но смерть человека, посвятившего свою жизнь служению народу и сумевшему не только сохранить страну, но и приумножить ее богатства, победить в страшной кровопролитной войне, вызывала горечь и сожаление. Горько и больно видеть и слышать распоясавшихся ненавистников Советской Власти, втаптывающих в грязь все ее достижения, оплевывающих поколение наших родителей, отстоявших целостность нашей Страны на фронтах и победивших фашизм, перечеркивающих и жизнь нашего поколения, восстанавливавшего страну и создававшего новые уникальные образцы техники.

Откровенно говоря, мои мысли не были заняты тогда переживаниями по поводу того, кто возглавит правительство. Толчком к этому послужил грохот танков по Калужской улице, на которую выходили наши окна. В город вошла знаменитая Кантемировская дивизия. Ну, а в день похорон Сталина я пошел по направлению к Кремлю, сначала по Калужской, а затем по  улице Димитрова и далее до Садовнической набережной, откуда был виден Храм Василия Блаженного, Васильевский спуск и Кремль. Этот путь я прошел пешком, так как троллейбусы отсутствовали, и движения машин по улицам практически не было.

Остановился у здания, в котором размещалось общежитие Министерства Обороны. Динамики на Красной площади доносили  до нас информацию о событиях, разворачивавшихся у Мавзолея. Минут через десять показался лафет, запряженный шестеркой белоснежных лошадей, на котором был доставлен к Мавзолею гроб с телом Сталина. Затем мы услышали клятву продолжить дело Ленина-Сталина и орудийный салют.

В конце июня мы успешно завершили третий курс. За отличную учебу я получил повышенную на 25% стипендию, и началась первая практика на авиационном заводе №30, выпускавшем штурмовые бомбардировщики ИЛ-28.

Завод располагался на Ленинградском шоссе у стадиона Юных Пионеров. К нему примыкали знаменитая среди студентов фабрика-кухня №4 и Боткинская больница.  Дорога от общежития на трамвае№6 занимала 25 минут, билет стоил толи 5, толи 10 копеек. Наш курс направили в механический цех, моим шефом стал токарь лет тридцати, очень энергичный. В его руках стальные трубы для изготовления шасси буквально летали. Движения токаря были настолько четкими, быстрыми, что я буквально любовался его работой. Но он рвался в очередной отпуск, показал мне, что и как  надо делать, и оставил десяток заготовок, на которых я должен провести первичную обработку, так называемую «обдирку».

На следующий  день я приступил к самостоятельной работе. Протер станок, подготовил инструменты, установил  заготовку на станке. Сделал необходимые замеры и включил станок. Теперь мне предстояло только металлическим крючком обрывать стружку, не давая ей свиться в длинную острую косу. Вначале все шло отлично, но потом я отвлекся и не оторвал во время стружку. Она мне это не простила. Обвилась вокруг крючка и начала накручиваться  теперь уже на мою руку.   Мало того, что стружка остра, она к тому же раскалена. Надо спешить, так как стружка добралась уже до локтя и не думает ломаться или останавливаться  сама  по себе. Первый мой  рывок крючком не дал результата. Второй, третий рывок – рука уже ободрана, но, наконец, стружка сломана. Урок пошел на пользу, в дальнейшем работа  идет без происшествий. К моему сожалению оставленные для  обработки заготовки быстро кончились, и меня перевели на другую операцию. Сверлю отверстия в рычагах системы управления. Работа простая и легкая, но деталей много и процесс утомительный. Наш однокурсник Миша Грингауз работал на фрезерном станке. Вместе с товарищем взяли обязательство сделать работу досрочно с  отличным качеством. Вскоре на стенде цеха появилась «молния», извещающая, что ребята с честью выполнили свои обещания.  На практике я заработал около трехсот рублей, причем выше была оценена работа на токарном станке. В  конце практики нас подробно ознакомили с работой сборочного цеха, который освоил новую технологию сборки крыльев. Так называемую сборку агрегата «от обшивки».

Ну а дальше нас ждали двух месячные каникулы. Родители давно мечтали провести отпуск на юге, согреться после двух лет пребывания в тяжелых климатических условиях, попить минеральной водички. Японцы  даже солдат на Курильских островах сменяли через шесть месяцев службы, а мы офицеров держали в столь жестких условиях по три года. Наконец-то я целый месяц проведу со своим братиком. Едем в Кисловодск. Останавливаемся на частной квартире у каких-то знакомых. Питаемся в основном в хорошем молочном кафе. При воспоминании о нем до сих пор слюнки текут. Все продукты натуральные, свежайшие, большой выбор. О ценах даже говорить не хочется. Сейчас это похоже на сказку.  Время пролетело быстро, тем более, что я успел навестить отца в Донецке и дедушку с бабушкой и много численных родичей в родном городе Чистяково.

Четвертый курс начался с небольших перемен: в общежитии опять переселение, К моему приезду оно закончилось. Оперативно сработал Миша Кузин, который лето провел в основном в общежитии. Теперь мы с Вадимом и Мишей живем вместе. С нами два участника войны  Гриша Лисовский и Петр Вакула. В отличии от Гоголевского персонажа – очень неприятный тип. Но, увы!  Переселение закончилось, и приходиться мириться с таким соседством. И еще одна новость, на комсомольской конференции меня избрали секретарем факультетского бюро. Особых волнений это не вызвало и на учебе не отразилось, но внесло в жизнь массу новых обязанностей и ответственности. Ведь  до этого я был на вторых ролях. Меня сразу взяли в оборот комсорги первого курса. Из них я выделил бы двух. Один из них Виталий  Севастьянов, коммуникабельный и достаточно приятный в общении паренек, родом из солнечного города Сочи. В отличие от большинства комсоргов, для которых контакты с секретарем бюро факультета это все же нагрузка, а не радостная встреча и приятное общение, у Севастьянова взгляд и подход другой. Он навещает меня не только во время оперативок, находит темы для разговоров и даже снабжает своим домашним адресом. Однако наше общение заканчивается после истечения срока моего  секретарствования. Больше того, когда через пятнадцать лет в институте я увижу его и протяну руку со словами «Здравствуй Виталий», он пожмет  ее, но у сопровождавшего его, осевшего в институте бывшего комсомольского работника, спросит: «А кто это такой?» Разъяснит ситуацию мне бессменный секретарь декана нашего факультета Рая  Филиппова. Она охарактеризует  Севастьянова, как приспособленца, тщательно, выбирающего друзей и знакомых из числа влиятельных людей, и отметающего старые ненужные связи. Я не сказал, что Севастьянов – будущий космонавт, дважды герой Советского Союза.

Из значимых событий четвертого курса я бы отметил предварительное распределение нас по авиационным предприятиям Союза. Выглядело это так. В деканате появился представительный, хорошо одетый мужчина лет сорока пяти по документам отобрал десять кандидатов, которые и были собраны в отдельной аудитории. В довольно осторожной форме он объяснил нам, что мы будем работать на одном из предприятий министерства Общего Машиностроения в столице нашей родины. Всезнающая секретарь  Рая расшифровала сказанное. Нас направляют на предприятие № 1323, расположенное через дорогу от института. В общежитии часто гостят выпускники  нашего факультета, работающие на этом предприятии. Отзывы, если не восторженные, то только положительные. Все говорят об интересной работе, хорошем материальном обеспечении, но, ни слова по существу о характере самой работы. Вопросов представителю министерства никто не задавал, он убрал в портфель наши анкеты и с достоинством удалился.  Восторгов, какого-то детального обсуждения это событие не вызвало, но в душе все испытывали удовлетворение, так как  наше будущее  обретало конкретные формы. Половина отобранных студентов жители Москвы или Подмосковья, остальные рассчитывают стать ими, получив место в общежитии предприятия.

Pravda2

Смерть Иосифа Виссарионовича  Сталина и смена руководства страны обсуждалась, но нас до определенного времени не тревожила. Настал момент, когда чистка в  правительстве и партийном аппарате коснулась  и институты. В нашем поле зрения появилась группа студентов, державшихся вместе и отличавшихся от нас своей одеждой. Молва мгновенно разнесла весть о том, что это  отчисленные из МГИМО и переведенные к нам на  учебу студенты. На наш факультет они не попали и об их судьбе я ничего не знаю. Да и в этот момент нас волновали другие вести.  Был объявлен набор в военные вузы или академии, как их называли  тогда. Главенствовали артиллеристы, а основной приманкой были материальные условия. В том, что преимущества действительно были, я убедился лет 15 спустя, встретив бывшего «моториста», то есть студента моторостроительного факультета в поезде, везущем нас на юг. Ему был обеспечен бесплатный проезд и путевка в санаторий, мы же оплачивали дорогу  и проживание у частника из своего кармана. Из жильцов нашего красного уголка ушли в армию трое: В. Урусов, А.Украинский и Миша Феоктистов. Из этой троицы удача улыбнулась последнему, он стал кандидатом наук и жил в Москве. Остальных ждали гарнизоны необъятной нашей Родины.

И еще одно изменение в политике партии и правительства мы обнаружили благодаря Мише Кузину: снят ряд ограничений на посещения Кремля. Миша заручился письмом руководства института, прошел множественные этапы согласования, и в ближайшие дни мы идем на экскурсию знакомиться с алмазным фондом Кремля. Впечатлений экскурсия оставила массу: мы увидели изнутри  Кремлевский двор, архитектуру старинных строений, шапку Мономаха, сапоги и шпагу Петра Первого, карету Екатерины Второй и многое, многое другое.

Самое же главное в нашей жизни, что существенно изменилась нагрузка за счет резкого увеличения количества курсовых проектов. Если на третьем курсе был лишь один проект по деталям машин, в котором было больше черчения,       то на четвертом – по два в каждом семестре. Кроме того, общеобразовательные дисциплины уступили место специальным, таким как: « Экспериментальная аэродинамика»,  « Авиационные двигатели», «Строительная механика» и целый букет других не менее важных предметов. Каждый из курсовых проектов требовал полной отдачи, ибо они составляли основу наших знаний. Дополнительная нагрузка, которую обеспечивала работа секретарем факультетского бюро ВЛКСМ, усложняла жизнь, но не помешала мне сдать все предметы на отлично и получить в весеннем семестре персональную стипендию имени К.Е.Ворошилова. А это уже 700 рублей по сравнению с  420 рублями обычной стипендии. Меня обрадовал этот факт, и я сделал себе подарок – купил хороший фотоаппарат «Зоркий».

Изменился и преподавательский состав. Если на первых трех курсах самой колоритной фигурой, требовательностью и даже жесткостью выделялся доцент Ялтуновский, то на двух старших в списке наших преподавателей сверкало целое созвездие ученых: академик Б.Н.Юрьев, доктора И.В Остославский, Н.В.Иноземцев, А.Ю.Ромишевский, В.И Поликовский, И.Ф. Образцов. Последний  своей внешностью напоминал Никиту Сергеевича Хрущева,  а начинал свое восхождение к Олимпу, то бишь к академии наук, пребывая в роли председателя профкома постоянно действующего  состава института. Мне он казался не более чем активист профдвижения, но к моменту моего завершения учебы Образцов стал не только доктором, но и ректором МАИ. Моя недооценка Образцова стоила мне четверки в зачетке по прочности конструкции летательных аппаратов . А Академический Олимп все-таки покорился ему, но позднее.

После завершения весенней сессии началась вторая в нашей жизни, на этот раз технологическая, практика. Место проведения ее крупный, серийный, авиационный завод № 601, который находился в Тушино, на перекрестке улиц Свободы и Лодочной. Нам оформили пропуска в агрегатно-сборочный цех, Он встретил нас не прекращающимся визгом сверл по металлу и грохотом пневмо молотков. Шла сборка корпусов одной из первых наших зенитных ракет, созданных в конструкторском бюро С.А.Лавочкина. Моим поводырем стала техник – технолог. Молоденькая девушка  по-моему  сама смущалась  той роли, которая ей была отведена. Вот и вручила мне  пачку технологических карт, чтобы я воспроизвел на бумаге процесс  сборки отсека управления ракетой. В обеденный перерыв мы посетили заводскую столовую, побродили по территории завода и   вновь вернулись на  рабочие места.  Но если у меня и было оное, то ребята сидели у запасного выхода из цеха на транспортной тележке, а наш профорг Тамара Дорофеева читала им вслух детскую книжку о проделках  «Старика Хоттабыча». Почему все были так активны и не покидали цех? Потому что мы связаны жестким цеховым регламентом. Входя  на территорию цеха, мы сдавали пропуск  охране, а получить его обратно могли только по окончанию смены. Копаясь в чертежах, я обнаружил, что чертежи утверждены заместителем Главного конструктора Корнеевым Михаилом Никифоровичем, то есть моим родным дядей. К сожалению,  я редко бывал у родственников в гостях и упустил из-за этого много интересного. Дядя Миша многое повидал в жизни и к тому же интересный рассказчик. Помню его рассказ о том, как однажды после неудачи с одним из самолетов Туполева, дядя Миша и министр авиационной промышленности Хруничев были вызваны « на ковер» к самому Лаврентию Павловичу Берия. Получив свою порцию упреков и замечаний, вышли на улицу, постояли немного, не зная, стоит ли ожидать худшего, и, чтобы  снять напряжение, пошли пешком до самого дома.

Месяц пролетел быстро с некоторой пользой для нас, хотя мы ожидали большего, от практики, а впереди были два месяца отдыха.

Во время весенней  сессии у меня небольшое происшествие. Этот предмет вел доцент Вильдгрубе А.С. Лекции были монотонны и скучны, но одна фраза, повторенная тысячу раз, осталась в памяти на всю жизнь. Можно сказать, что у лектора был свой «божок», к которому он обращался каждый  раз, когда надо было найти пути решения задачи. Он задавал нам вопрос: «Что делал ТИММЕ в таких случаях?»  И сам отвечал сам: «Тимме брал стружку». Тимме присутствовал в его лекциях, как Иисус Христос в любой молитве. Думаю, что и основу докторской диссертации Вильдгрубе, выполненной уже после окончания нами института, составляла та же стружка и Тимме.

Готовясь к экзамену по металловедению, выясняю, что мой конспект лекций по этому предмету не выдерживает никакой критики: он настолько мал,

что по нему составить представление о предмете практически не возможно. Обращаюсь за помощью к друзьям и выясняю, что я не одинок, в таком же положении многие. Мне могли бы помочь соседи по комнате Лисовский и Вакула, но первый уже отдал свой конспект пострадавшим, а Вакула,  хотя и поет туже песню, знаю, что врет. Во-первых, он невероятный жмот и вряд ли отдаст свой конспект в чужие руки. Во-вторых, он, то ли ненавидит меня, то ли завидует мне, и я еще познаю его пакости до конца нашей учебы. Помощь приходит с неожиданной стороны: ведь недаром мы пели в эти годы «Русский с китайцами братья на век». Конспект мне одалживает единственный китаец на нашем курсе по имени Ие Джень Та. По счастью никто не догадался обратиться к нему  за помощью. В его конспекте корявый русский язык, но удивительная способность в спешке конспектирования сохранить главную мысль и не потерять в мелочах содержание. Так что в моей отличной оценке по этому предмету есть и заслуга китайца, его целеустремленность, работоспособность и ответственность.

Поскольку речь зашла о первом китайском студенте в нашем институте, вернемся на первый курс в праздничный ноябрь1949 года. Мы впервые идем по Красной площади. Колонна нашего института в середине праздничного потока, нам хорошо видны члены правительства на трибуне Мавзолея: В.М. Молотов, К.Е Ворошилов, С.М.Буденный. Мы надеялись увидеть И.В.Сталина, но он периодически уходит с трибуны погреться, и мы проходили мимо Мавзолея именно в такой момент. Гремит приветственное «Ура!» Однако, метров через 20-30 у правой гостевой трибуны колонны демонстрантов взрываются еще более могучим «Ура! ». Причина восторга становится понятной, когда мы подходим к этому месту. Трибуна заполнена делегатами Китайской Народной Армии, победа которой в битве с империализмом закончилась образованием первого октября 1949 года Китайской Народной Республики. Китайцы в одинаковых темных армейских куртках, ушанках. Именно их так неистово поддерживали наши соотечественники. Ну, а в конце месяца в наших рядах студентов самолетостроительного факультета появились первые два китайских студента. Говорили, что их было даже три. Начиналась  учеба китайцев с освоения  русского языка. Когда они приступили к ней и как учились, мы не знаем, но в ноябре они  сидели рядом с нами за партой и поселились в общежитии. Высокий, серьезный, худощавый Ие Джень Та и его брат Ие Джень Минь. Первый органично вошел в наш коллектив, второй же часто болел, редко бывал на занятиях и был отправлен  на родину. Ие Джень Та отличался большой силой воли, упорством и невероятной самоотверженностью в изучении русского языка и основных предметов. Невзирая на трудности, он аккуратно писал конспекты. У меня с ним сложились доверительные отношения, и, однажды, он пожаловался на дополнительные проблемы, которые возникают из-за необходимости еженедельно посещать свое посольство. На эти воскресные многочасовые собрания собирались все учившиеся в Москве студенты. Ие Джень Та был членом компартии Китая, преданным и самоотверженным бойцом своей Родины. К этому его обязывало не только членство в партии, но и то , что он свято чтил память о своих родителя и не мог предать дело, за которое они отдали жизнь. Самолет, на котором летели его отец и мать на переговоры с американцами, был взорван врагами.

Если в 1950 году в МАИ был только один китайский студент, то к моменту окончания нами института уже целый этаж нового корпуса общежития был заселен студентами из КНР. Появились  девушки и среди них любовь нашего Ие Джень Та. Обращаясь к ней, мы звали ее Катюшей. После окончания института следы наших китайцев затерялись. Нас это очень огорчало, тем более, что печать публиковала много негативного о проводимой в Китае «Культурной революции» и судьбе тех, кто учился в СССР. Особенно активно занимались перевоспитанием тех, кто преуспел в жизни. А слух о том,  что наш однокурсник работает Главным Конструктором  все же просочился.

И только в 1979 году на юбилейной встрече однокурсников Гриша Лисовский, работавший на авиазаводе в Сибири, рассказал, что у них гостила китайская делегация. К нему на рабочее место прибежал Ие Джень Та. Радости не было предела, но все испортил переводчик делегации, потребовавший немедленно вернуться к руководителю делегации из-за возникших трудностей с переводом. Как выяснилось потом, никаких трудностей не было, причина была надумана. Следующей информации о нашем китайском друге пришлось ждать долгих 13 лет. В составе делегации от центрального научно- исследовательского института машиностроения, а по сути НИИ Ракетной Промышленности, мы летим в Пекин. Об этой поездке, о Китае, новом и незнакомом можно и нужно сказать больше и подробнее. Поэтому я остановлюсь только на том, что касалось нашего друга и однокурсника. Сопровождает нас, и выполняет роль переводчика китаец, учившийся в Советском Союзе. Прошли годы, и его словарный запас несколько оскудел, но еще достаточен для общения. Он приветлив, общителен, предупредителен и все же немного скован. Чувствуется, что органы безопасности контролируют его общение с нами. На мой прямой вопрос о нынешней работе Ие Джень Та  также прямо ответить не может. Намекает, что он наверху и очень высоко, что о встрече с ним  не может быть и речи. Не может назвать и его должность. При этом чувствуется его скованность и боязнь  проговориться. Сам же  наш собеседник во время «культурной революции» был отправлен в село на перевоспитание, оставив на время свою инженерную деятельность. Китаец очень сдержан в изложении  событий, по  сути дела сообщает только о самом событии, но, ни слова  по существу. Весной нашу страну должна посетить  китайская делегация, и я надеюсь пригласить его к себе в гости в Химки и там разговорить. Но, увы!  Воплотить в реальность мои планы не удалось. Мой друг в число членов делегации не попал.

Первое мая 1953 года. Мне, как секретарю комсомольского бюро факультета одели на руку красную повязку и отправили поддерживать порядок в колонне нашего факультета. А инструкции были самые строгие. В каждой шеренге по пять человек, чужих в колонну не принимать, дистанцию соблюдать и так далее. Конечно, этих правил никто никому не навязывал, а порядок соблюдался сам собой, но гостей своих я оставил на присмотр Гамарнику. Гости у меня  из института тонкой химической технологии. Подружились благодаря моей  однокласснице Лене Королевой. У них большинство  девчонок и только три парня: Горшков, Бутылкин и еще один с самой обычной фамилией. Но называют они ребят «наша посуда». Однако, несмотря на несколько ядовитое прозвище, замуж выйти за них не откажутся. У нас в группе только одна девушка Тамара Дорофеева. Поэтому в праздники коллективы смешанные и место встречи каждый раз новое. Очень жаль, что нынешние поколения не ощущают прелести встречи первомая в праздничной колонне: песни, шутки, смех. Движение начинается от института, по Ленинградскому шоссе, а затем улице Горького до Манежной площади. На всем пути следования тротуары  заполнены веселыми, празднично одетыми людьми, незабываемое чувство единения. Небольшая задержка нашего движения на Манежной, так как здесь строго соблюдается порядок, время и место прохода колон и, наконец, апофеоз праздника: Красная Площадь, приветственные лозунги, крики «Ура». А еще интереснее было нам, первокурсникам, в 1950 году пройти по  Красной Площади в сводной колонне физкультурников ВУЗов столицы. Нам выдали цветные свитера и шапочки и отправили на репетицию демонстрации.

Очевидно, место это не было заранее согласовано, так как мы толпимся у здания министерства просвещения. Шутки, смех, игры. Наиболее популярна «Угадай, кто ударил». Отгадывающий стоит спиной к играющим, его левая рука через подмышку правой выставлена назад. По открытой ладони кто- то  бьет ладонью, а все играющие протягивают руку с поднятым большим пальцем, предлагая назвать его. Шлепки несутся со всех сторон, так как играют практически все. А народ все прибывает. Рядом с нами бауманцы, университетчики, МЭИ, Физтех и  еще, еще. Улица запружена полностью и, когда появляется сверкающая темным лаком «Волга», никто и не думает уступить ей дорогу. Разгневанный шум мотора, короткие гудки клаксона только заводят  физкультурную братию. Стоит только расчиститься небольшому пространству перед машиной, как могучие руки поднимают корму «Волги», бешено крутятся колеса, накаляется сидящий в машине чиновник, машина ни с места. Несколько повторов, и чиновник нервно покидает машину,  пешком преодолевая оставшиеся до министерства метры. Нас же, наконец,, выводят на площадь для отработки маршрута движения. Первого Мая все прошло без сбоев и накладок. По сути дела колонна физкультурников открыла демонстрацию трудящихся.

Вернемся в лето 1953 года. Я прохожу  очередную проверку  в  туберкулезном диспансере на улице Чехова. Спайки в левом легком рассасываются, но врачи рекомендуют продолжить лечение. Выручают  родители, отправляя меня в Ялту. Санаторий «Горняк» — это два небольших корпуса и значительно большего размера две открытые террасы. Основной лекарь благодатный крымский воздух и море. Время до обеда я проводил на пляже, вечером играл в волейбол, изредка кино. Побывал на экскурсии в Никитском ботаническом саду, домике-музее А.П.Чехова, санатории  «Жемчужина»,  в Гурзуфе у фонтана «Ночь», в Мисхоре у знаменитого фонтана и «Русалочки», посетил «Ласточкино гнездо» и встречал рассвет на АЙ ПЕТРИ. Со мной везде мы мой фотоаппарат «Зоркий». Администрация санатория предлагала сдавать ценные вещи на хранение, но время работы этого заведения было не очень удобным, поэтому аппарат я хранил под подушкой, то есть фактически на виду у многочисленных жителей нашей террасы. За пару дней до расставания с прекрасной Ялтой перед сном я не обнаружил своего аппарата. Часть обитателей террасы уже выбыли и подозревать можно было только немногих оставшихся. Среди них двое чаще других общавшихся со мной и знавших о наличии фотоаппарата. Первого, потомственного шахтера лет пятидесяти пяти, я исключил из подозреваемых сразу. Второй, навалоотбойщик из Донбасса, лет тридцати пяти чаще других общался со мной и интересовался аппаратом. Его профессия оплачивалась выше всех на шахте, около 500 рублей в месяц, и, казалось бы, ну, зачем ему воровать? Но я снова и снова возвращался мысленно к его кандидатуре. Еще и потому, что он подошел ко мне и предложил проверить его вещи. Я отмахнулся от его, понимая, что если он украл, то, предлагая проверку, уже позаботился о своем алиби и перепрятал фотоаппарат. У меня был только один выход: организовать проверку после выезда группы из санатория. Теоретически выполнить не сложно, так как дорога в Симферополь проходит мимо отделения милиции. Практическое исполнение кажется не возможным. Надо уговорить милицию пойти на задержку автобуса на трассе, вывести сонных пассажиров и организовать проверку багажа. При этом, не имея никаких доказательств, и опираясь только на предположения. Время уже за полночь, спускаюсь вниз к месту сбора отъезжающих. Они расположились на двух скамейках у цветочной клумбы, здесь же и сторож, то ли из любопытства, то ли по долгу службы. О моей пропаже знают все, а подозреваемый мною вновь подходит ко мне и предлагает проверить его вещи. Подъехал автобус, пассажиры грузят свои вещи, я ухожу на свою террасу, у клумбы остается только сторож.

Не спится, и я брожу вдоль цветника попутно рассматривая возможные места захоронения украденного аппарата. Мне, почему то кажется, что он где то здесь. Светает, к моим поискам подключаются мои друзья. Теперь мы не ограничиваемся беглым осмотром, а раздвигаем цветы, ищем внимательнее. И в этот момент видим бегущего к нам сторожа. Запыхавшись и не успев отдышаться, он выпаливает: «Нашел, сколько дашь мне за это?» Достаю последние 50 рублей и протягиваю ему. Сторож командует: «пошли,» и мы всей гурьбой спускаемся к клумбе, где собирались отъезжающие. Сторож подводит меня к цветнику, располагавшемуся за спинкой одного из сидений, запускает руку в цветы и достает мой фотоаппарат.

Мы уезжаем следующей ночью, долго сидим на Симферопольском вокзале в ожидании своих поездов, здесь же я беру в долг  у своей новой знакомой 50 рублей.  Ида Александровна Аствацатурова, как и я, студентка пятого курса юридического факультета МГУ, живет в доме в 500 метрах от нашего  студгородка. Позже я познакомлюсь с их очень интересной семьей. Отец какая то величина в мире арбитража, мама просто красавица армянка. Все поклонники Иды без ума от мамы. Ида получила в наследство лицо от папы, и что самое неприятное огромный папин нос. А братишка Саша точная копия мамы.

 

Осень  1953  года.  Пятый курс.

В октябре возобновились занятия, год предстоит очень напряженный, а у меня нагрузка сразу достигла предела. Время перевыборов в общественных организациях, готовлю отчетный доклад о работе нашей комсомольской организации. Неожиданно встретил Юру Захарова, вспомнили, как мы его  прорабатывали на факультетском бюро за отставание от графика выполнения дипломной работы. Полгода назад ситуация складывалась критическая с точки зрения начальника курса. До защиты проекта около двух месяцев, а Юра уезжает куда то отдыхать. Начальник курса пришел к нам на заседание, распекает Юру, а он с какой- то умиротворенной  улыбкой воспринимает разнос и всем своим видом показывает, что шум бесполезен, что время еще есть и диплом он закончит вовремя. Удивительной работоспособности и мастерства был конструктор, и к тому же наделенный творческой фантазией. Бессменный участник редколлегии, автор, победитель многих конкурсов и автор многочисленных эмблем. И еще одно знакомство тех лет. Ко мне приходит секретарь  первичной организации постоянного состава факультета, наш выпускник получивший работу на одной из кафедр факультета. Высокий, интересный молодой человек, с которым добрые отношения установились как-то сразу и практически на всю жизнь. Я это отношу не на свой счет, а к достоинствам Володи Ермоленко, как звали моего нового знакомого. Наши пути пересекутся не раз, сначала в институте, а затем на производстве. Пока же я тружусь над отчетным докладом о работе нашей комсомольской организации. Комсомольская организация не самая маленькая в институте, в ней примерно семьсот комсомольцев. Собрание проходит в клубе института, и я впервые на трибуне перед такой большой аудиторией. Но все идет по плану, и я впервые за годы учебы освобождаюсь от общественной работы.  За окном октябрь месяц, а впереди два серьезных курсовых проекта: по прочности и аэромеханике летательных аппаратов. Новым и особенно интересным оказался второй. На помощь приходит курсовой проект наших предшественников, откуда заимствуем методику расчета. Остальное — наш труд.

Приближающийся Новый Год приносит потрясающую новость –  Кремлевский дворец будет местом празднования студентов столицы. Я уже не у дел и не очень рассчитываю на участие в торжествах, но меня еще помнят и приглашают в Кремль. Все залы и даже закоулки Большого Кремлевского Дворца  открыты для студентов. Впечатлений так много, что запомнить все увиденное после одного посещения Кремля невозможно. До сих пор в памяти Грановитая палата, зал заседаний Верховного Совета. На втором этаже очевидно столовая собрала любителей кремлевских разносолов. Наконец попадаю в мир музыки. Какой-то из залов дворца отведен под танцы. Непрерывно гремит оркестр, самые разнообразные танцы сменяют один другой. У меня нет партнерши, озираюсь по сторонам в поисках знакомых лиц, но безуспешно. Помощь приходит неожиданно и очень высокого уровня: в танцевальный вихрь меня увлекает прима нашего институтского танцевального  коллектива Рая Филиппова. Она не  только превосходный секретарь нашего декана и первоклассный танцор, но еще и педагог. Первым в нашем репертуаре был знакомый «фокстрот», от названия второго у меня сжалось сердце «полька- бабочка». Рая уверенно ведет меня в круг, на ходу корректируя мои движения. Конец танца мы уже отплясываем лихо. Третий танец «па де патинер», его легкие скользящие движения известны мне по школе танцев, несколько занятий которой я посетил еще в 1949 году. Я осмелел, что не мудрено под таким высокопрофессиональным руководством, и весь конец вечера провел в танце. У нас и раньше были неплохие деловые взаимоотношения, но возвращаемся  домой на институтском автобусе мы друзьями. Конечно, благодаря Рае, ее доброму характеру, умению ладить с людьми выпускники нашего факультета, пожалуй, чаще других навещали именно ее. Здесь можно было встретить Заместителя Главного конструктора, директора института ГВФ и  многих других именитых теперь «маевцев».

Наступил последний учебный семестр. Напряжение достаточно велико, но предметы очень важные и  интересные. Снова две серьезных курсовых  работы. Появилось интересное закрытое наименование работы и новое преподавательское лицо. Действительность несколько разочаровала. Нам рассказывают о том, что мы уже знали из других источников: о ракетах ФАУ-1 и ФАУ-2. Сведения очень поверхностные, а рассказчик не профессионал.

Прощаюсь с родителями, они уезжают в Одессу, где их ждет корабль, путь по Черному морю, через проливы Босфор и Дарданеллы, Эгейское и Мраморные моря, по Средиземному морю в Албанию. Вот что значит пограничная служба: перед этим три года службы на одном краю земли, на Курилах, а теперь жаркая гористая Албания. Получаю первое письмо от мамы из Одессы, они в гостинице, ждут пока ледокол расчистит фарватер ото льда. Мой братишка играет игрушечной машинкой, отец читает газеты.

Завершается наша учеба. Экзамены моя группа С-5-74 сдает        блестяще: большинство на «отлично», а значит с повышенной стипендией. В эти дни меня навещает Лена Королева. У них сессия еще не завершена, а Лена заняла очередь в кассы Большого Театра. Просит помощи. Вечером этого дня, точнее к 23 часам подъезжаю к кассам. В списке фиксируется мое присутствие, следующий сбор в восемь утра, но желательно более  раннее появление в очереди. В шесть часов я уже в метро «Сокол»,  еще через полчаса у касс Большого. Шум, гам, толкотня прекращается в восемь утра. Очередь выровнялась, сплотилась и к входу в здание касс. Обошлось без эксцессов и в восемь тридцать я уже с заветными билетами. А в 19 часов встречаю Лену у колоннады.  Места очень удобные, спектакль «Борис Годунов», Козловский

играет юродивого. Незабываемые впечатления от его исполнения роли. Еще через несколько дней, накануне нашего отъезда на месячные сборы в военный лагерь, заеду к Лене проститься. Для друзей, чья дружба длилась почти восемь лет, прощание получилось очень сухим и официальным. Следующая наша встреча состоится более чем через тридцать лет. Емельян Довганич сыгравший неоценимую роль в сборе одноклассников, найдет адрес Лены и еще многих одноклассников. Приедут в Закарпатье далеко не все.

Утром следующего дня мы выезжаем на сборы в лагерь, расположенный на окраине города Калинин (теперь Тверь). Это небольшой военный городок со стационарными кирпичными зданиями и примыкающим к ним  палаточным лагерем. В нескольких  километрах от него аэродром, на котором базируются фронтовые бомбардировщики ИЛ-28. День начинается с получения обмундирования и размещения в палатках. Не помню точно, на сколько человек рассчитана палатка, по памяти, примерно на  8-10.  Полотнища всех палаток подняты вверх, чтобы проветрить и высушить ее внутренность. Это сыграет заметную роль в первые дни нашей палаточной жизни. На первом построении назначены два командира отделений. Ими стали служившие ранее в армии, но не выбившиеся в командиры П.Федотов и Сахаров. Если Петя Федотов уравновешенный и добрый человек, то в Сахарове копошится червь превосходства над нами рядовыми-необученными. Особенно остро почувствует это Коля Кулагин, обладающий повышенным чувством справедливости. Пример, который я приведу, может быть, не в полной   мере, но, все же, отразит его характер. Дорогу на предприятие мы преодолеваем вместе. От третьей школы все, и я в том числе, срезаем дорогу и идем через газон, чтобы сократить свой путь. Коля, как бы он не спешил, пройдет строго по тротуару, в обход газона. Его первая стычка  с Сахаровым заканчивается для Коли гауптвахтой. Вернемся  к первому дню нашей военной службы. Обедаем в офицерской столовой. От того сразу вырастаем на четверть в своих глазах. После обеда двухчасовая лекция по аэродинамике. После ужина свободное время. Сообразно своим вкусам обустраиваемся на ночлег. Один спит в темноте и сейчас опускает полог палатки, другой любит свежий воздух и делает обратное. Наконец все угомонились, на вахте у нас Вадим Герасимов, он примостился у входа в палатку. Все устали, так как подъем был очень ранним и день суматошным. Я уже почти уснул, когда над ухом у меня запел свою песню комар. Затем еще один, еще и еще. Пытаюсь найти  спасение под одеялом, но летняя ночь жаркая и долго в укрытии не просидишь. В борьбе с комарами стараюсь не шуметь, но через полчаса в движении почти все. Ночь прошла в борьбе, которую по общему признанию выиграли комары. Только двое не сдались в эту ночь. Победителем был признан Гаврилов, который провел под одеялом, как в коконе, всю ночь. Соратником его, тоже проспавшим всю ночь и не заметившим комаров, был Оська Вейгман. Его стойкость объяснил лучший друг Толя Востренков, угостивший слабенького Оську дозой спиртного. Первый выезд курса на лагерный сбор Оська пропустил из-за ярко выраженного косоглазия. Пытался «откосить» от армейской службы и в этот раз, но военком отправил  Оську в госпиталь, где его лишили последних аргументов: оперативным путем лишив косоглазия.  Стремясь максимально соответствовать облику солдата,  Оська ликвидировал свою пышную шевелюру, для чего побрил свою голову. И вот на эту блестящую, в прямом и переносном смысле, посадочную площадку всю ночь садились комарики. Нельзя сказать, что Оська не чувствовал укусов. Но сил хватило только на почесывание укушенных  мест. Поэтому утром голова его была хаотично исцарапана ногтями, местами до крови. Пострадал и наш вахтенный, его правый заплывший глаз был предметом особых острот. Вадим  просто уснул на боевом посту. Общим для всех была испорченная ночь, а ведь нам предстоял особенный  день: наш полк принимал участие в воздушном параде на аэродроме в Тушино. Для нас послаблений не было. Лекции по аэродинамике, конструкции. Первую половину дня мы выдержали, хотя глаза закрывались, во второй послеобеденной клевали носом все без исключения. Чтобы мы раньше времени не почувствовали себя равными с летчиками, нас перевели в солдатскую столовую. Дощатые столы и скамейки, местного производства, брезентовый тент и главное отличие от офицерской столовой —  самообслуживание. Ну и самозащита.  Дело в том, что столовая обеспечивает нас только тарелками, ложки и кружки собственные. Кружки – предмет особого интереса солдат. У меня крупная керамическая кружка с ярким рисунком на внешней поверхности. Стоило мне на несколько секунд отойти за вторым блюдом, как моя кружка исчезла. Мои товарищи, как и я, отвлеклись и никто не заметил воришку. Пришлось довольствоваться щербатым стаканом, оставленным на солдатском столе. Через несколько дней вижу упитанного солдата, активно заливающего что-то своим собратьям, а перед ним свою кружку. За спинами сидящих подхожу к оратору сзади, хватаю свою кружку и быстро удаляюсь к своим. Все восприняли экспроприацию как должное.

На следующее утро мы работаем на аэродроме. Это значит подъем с первыми лучами солнца. В половине пятого утра мы уже на аэродроме. Идет профилактическая работа, механики при деле, а мы в позиции наблюдающих. Никто и не думает объяснить график, виды работ, а тем более привлечь к их исполнению. Удовлетворяем свое любопытство сами, задавая вопросы  механику. По собственной инициативе забираемся на место летчика, штурмана, стрелка. У последнего самое неуютное положение. Открыт с трех сторон и полное впечатление, что стоит летчику резко увеличить скорость, как ты окажешься за бортом позади самолета. Мой друг, Сережа Фетисов никогда не летал на самолете. Как ему удалось уговорить пилота взять его в полет, не знаю. Сережу размещают на месте стрелка. Полет не продолжительный, в основном над аэродромом. Проводили самолет и с нетерпением ждем Сережу обратно. Самолет пошел на посадку, приземлился, и, наконец, замирает на стоянке.  Из самолета пулей выскакивает Сережа и мчится от нас в поле, что-то неся перед собой. Разочарованные поведением Сережи ждем его у самолета. Возвращается наш «пилот» немного растерянным и измученным. Оказалось, его мгновенно укачало. К горлу подкатил комок, а куда его девать не понятно. В самолете стерильная чистота после уборки. Вот и пришлось Сереже отправить предательский комок в собственную пилотку.

Мы не у дел, а вот наши коллеги – мотористы чернее тучи. Им пришлось «драить» передние кромки крыльев и фюзеляжа самолета командира части. Он погостил у истребителей, возвращался на свой аэродром вечером, когда тучи комаров, мошки и прочих летающих насекомых не сумели увернуться от идущего на посадку самолета. Когда смотришь на переднюю кромку крыла, создается впечатление, что останки насекомых внедрены в конструкцию с помощью каких-то электрохимических способов, так прочны они, и по- своему красивы.  Нельзя сказать, что нас замучили «черной», не свойственной будущим лейтенантам работой. Сейчас, много лет спустя, я пытаюсь вспомнить, чему нас учили в части и на память приходят далекие от авиации события. Строем, с песней ведут купаться на Волгу. Благо великая река совсем рядом. У нас запевала Коля  Кулагин. Песня, которую он заводит кажется мне несколько странной.

Ай, куда же ты Ванек, ай куда ты?

Не ходил бы ты Ванек во солдаты!

В Красной Армии штыки чай найдутся,

Без тебя большевики обойдутся.

Оказывается, что это слова песни известного пролетарского поэта Демьяна Бедного. Очень патриотические стихи, но их слышу впервые.

Если б были все, как вы ротозеи,

Что б осталось от Москвы, от Рассеи.

Воинская часть обустроена по полной программе: есть даже танцевальная площадка, куда в субботу стекаются любители потанцевать. Кавалеров тьма- тьмущая и явный дефицит дам. Поэтому, когда мы увидели среди танцующих нашего Юру Бородяева, ребята поаплодировали ему. Один танец сменяется другим, но Юра не сдается, крепко держит в объятиях свою партнершу и не дает возможности кавалерам похитить ее. Секрет его успеха выясняется позже, как оказалось его партнерша слегка хромает и поэтому не может похвастаться большим выборов местных кавалеров. Но смотрелась пара в танце  отлично. Пойти кроме этой площадки больше некуда, поэтому весь наш взвод здесь, кроме двоих провинившихся. Один, не буду называть его, так как пострадал он невинно, второй за дело. Оба отбывают срок на гауптвахте.

Командирами взводов назначены, так называемые, старослужащие. Петя Федотов – мягкий добрый человек, а Сахаров постоянно подчеркивает свое превосходство перед нами, резок и категоричен. Это и явилось причиной стычки между ним и Колей Кулагиным. В результате Коля на гауптвахте, а тех, кто туда попадает постоянно, используют в качестве подсобных рабочих на не популярных работах. Вот и Коля моет кухонные котлы. Делает это с присущей ему ответственностью, снимая слой за слоем накипь и осадки, оставленные в котле предыдущими чистильщиками. У него полное впечатление, что котлы не чистились с момента сотворения и в них супы и чай варили попеременно. До конца нашей «службы» Коля еще раз будет наказан Сахаровым, на этот раз на двое суток. Работа будет тяжелая, погрузка речного песка в автомашины. И мы с ребятами тайком будем подкармливать Колю дополнительной порцией каши.

В целом же наша жизнь протекала спокойно и размеренно, по распорядку боевой авиационной части. Подъем вместе с красным солнышком, выезд на аэродром, подготовка самолета к полету или профилактические работы, обед и двухчасовой отдых, компенсирующий утренний «недосып» из-за раннего подъема, послеобеденные занятия по планам нашего институтского военкома и свободное время до отбоя. Нам здорово повезло с режимом и условиями работы на аэродроме. Учитывая участие полка в авиационном параде, инженерам и техникам было разрешено в полевых условиях работать без гимнастерок. Мы тоже попали в эту категорию служивых, и весь месяц трудились до пояса без одежды. Загар лег на наши тела равномерно и основательно.

Прощаемся с теми, кто нас содержал и обслуживал, облачаемся в гражданскую одежду. Марш «Прощание славянки» не звучал, нас довезли до станции, погрузили в вагон. Все рассредоточились по вагону и занялись своими делами. Но, не надолго. На какой-то станции нас вытряхнули из вагона на перрон. Через полчаса мы снова загружаемся, но на этот раз в вагон электрички. Весь вагон заполнен нашими загорелыми телами, кто-то запевает песню. Песню поют все. Сотня молодых глоток, не сдержимаемых никаким регламентом, сотрясает воздух. Поем и патриотические песни и частушки. На одной из станций в вагон вбегают две совсем юные девушки и ошарашено замирают перед сотней полуголых молодых людей. Те, кто сидел ближе к входу галантно освобождают места, предлагая их девушкам. Они еще не пришли в себя от такого обилия женихов, к тому же больше похожих на негров. Но видно, страх загнавший девушек к нам в объятия бил сильнее, и они откликаются на приглашение сесть. Через десять минут появляется их преследователь. Это всего лишь контролер, вылавливающий безбилетников. На все просьбы разрешить девушкам продолжить свой путь в нашем вагоне контролер отвечает отказом и высаживает их на ближайшей станции.

За окном уже станция Сходня. Знатоки маршрута решают вопрос, ехать ли  до столицы или пересесть в Химках на автобус. Живущие в общежитии МАИ  выбирают второй вариант. Я впервые в Химках, где мне суждено прожить всю свою жизнь. Но это уж потом, а сейчас спешим на автобус № 32. Он полон людей и нам достаются места на полу у задних дверей. Усаживаемся с Вадимом на ступеньках, и неожиданно для меня он начинает петь. Все наши ребята видимо, еще не остыв от дружеской, песенной обстановки в электричке подхватывают песню. В репертуаре Вадима больше классики. Мне его песни знакомы, мы часто поем с ним, когда моемся в душе.

Каникулы закончились, пора к месту будущей работы. Двенадцатого  августа  автобус №32 от метро Сокол доставляет нас к станции Химки. Пересекаем железнодорожную магистраль Москва — Ленинград и здесь у парка им.Льва Толстого нас ждет рейсовый автобус №2, который курсирует от станции до остановки Лобаново. Это название деревни, которая когда-то была самостоятельной единицей, а сейчас лишь северная окраина города Химки. Автобуст пуст  и будущие инженеры с удовольствием располагаются на сидениях. Ждем очередной электрички, с расписанием которой согласовано движения автобусов. Салон постепенно заполняется, свободных мест уже нет, а на входе очень пожилая бабушка. Этим мгновенно пользуется один из наших остряков. На весь автобус, громким голосом приглашает старушку пройти вперед, где ей жаждет уступить свое место товарищ Пескарев. Губы указанного товарища беззвучно произносят какое-то ругательство, но он поднимается с кресла, бережно усаживая в него ошеломленную вежливостью бабушку. И тут же также громко и предельно вежливо приглашает вошедшего в автобус дедушку занять место нашего остряка, затеявшего эту игру. Ребята вошли во вкус и скоро вся наша команда стоит на ногах, а пожилые граждане Химок сидят с полуоткрытыми ртами, пораженные небывалой вежливости молодых специалистов.

Автобус доставил нас к проходной завода, а в небольшом финском домике нас ждет руководитель отдела подготовки кадров Лебедева Нина Павловна. После краткого знакомства забота о нас передоверена юной симпатичной Вале Филатовой, с которой мы отправляемся к руководителю преддипломной практики Борису Константиновичу Соколову(БК). БК предлагает нам сделать выбор направления дальнейшей производственной и научной деятельности. Их два: проектно – конструкторская  и  расчетная  работы. В конструкторы определились пять человек: Ю.Г.Калошин, Ю.Г.Нарожный, Н.Т.Кулагин, Л.Н.Шибалов и В.А.Пескарев. Теоретиками мечтали стать: В.М.Ведищев, С.К.Фетисов, Ю.Г.Бородяев, В.А.Ефимов, Т.Ф.Дорофеева и А.А.Полтев.     Будущие конструкторы попадают в бригаду, которой руководит  Борис Константинович. Здесь  ведется разработка пусковой установки для создаваемого ракетного комплекса «земля – воздух». Моим непосредственным руководителем становится мой добрый знакомый еще по комсомольской работе Вадим Поляков. Мне поручено закрепить на  пусковой установке специальный ключ. Задача предельно простая, но Вадим требует оригинальности решения, новизны. Перебирая различные возможные варианты, в конечном счете, принимаем простой начальный вариант. Как бы там не было, в цех отправлена документация и меня даже вызывает мастер, чтобы внести дополнения в чертеж

Коля Кулагин направлен в группу прочности под начало Латыпова, остальные ребята здесь же в одном общем зале. Понемногу знакомимся с сотрудниками бригады. Мне активно помогает мой сосед старший техник Володя. На третий день нашего пребывания на заводе задает несколько неожиданный вопрос: «Юра, ты свободен?» Заметив, что я не понял вопроса, кивает головой на последний рабочий стол в нашем ряду. Обычно этот стол пустует, но когда к нам приглашают копировщиц, чтобы перевести чертеж на кальку, это место предоставляют им. Вот и сегодня за ним работает очень симпатичная девочка с чудесной русой косой. Я уже заметил взгляды, которые  она бросает в мою сторону. Но уж очень она молода, поэтому взгляды не возымели действия.

Текущей работой нас особенно не загружают, появилось возможность познакомиться с заводской библиотекой, с ее руководителем и переводчиками. Собираю информацию о зарубежных зенитных ракетах. Она очень скупа. Чуть больше данных в американской прессе. Есть фото, приводятся кое- какие данные ракеты, получившей название «Найк». Пытаюсь по ним, используя методику расчета, представленную мне руководителем библиотеки Иваном Ивановичем Дракиным, рассчитать параметры порохового двигателя ракеты. Провожу в библиотеке довольно много времени и завожу знакомства, которые сохранятся надолго и помогут мне в моей дальнейшей работе. Прерывает мои расчеты изменение производственной ситуации. Готовится к сдаче документация на пусковую установку и в бригаде БК аврал. Нашу боевую пятерку дипломников прикрепляют к ведущему инженеру, и мы готовим общий вид старта и рабочие чертежи его отдельных компонентов. Работаем самоотверженно, все надо закончить к новому году. В этих условиях все, что касалось дипломной работы пришлось отложить в сторону. Каждое утро наш ведущий с добродушной улыбкой приглашает нас к кульману. Он придумал необычную форму обращения к нам, которую годы выветрили из головы, но она была и необычна и необидна. Вырисовывается картина размещения ракеты на боевой позиции, прикрытой от наблюдения сверху маскировочной сеткой. Мы горды тем, что получилось и тем, что приняли участие в настоящей проектной работе. Память не сохранила того, получили ли мы премию по итогам работы и года, ведь мы были зачислены техниками на половину ставки. Вдохновлял сам факт получения зарплаты вместе со всем коллективом, зарплаты полученной за реальный труд. Отличное было время!  После нового года переключились на работу над дипломным проектом, ведь до защиты оставалось два месяца. Трудились без выходных. Предприятие отдыхает, тишина необыкновенная, только потихоньку мурлычет радио. Включаем его, чтобы принять участие в разучивании хорошей песни:             Вечер тихой песнею над рекой плывет,

Дальними зарницами светится завод.

Где-то поезд катится точками огня,

Где-то под ракитами парни ждут меня…

Время летит стремительно и вот уже 20 февраля первая защита диплома и появились первые инженеры нашего призыва. Моя защита состоялась 25 февраля. Формально председателем комиссии был Главный Конструктор Петр Дмитриевич Грушин, а на деле осуществлял процедуру защиты видный авиационный конструктор Томашевич.                    Большинство полученных оценок были пятерки. Я по итогам учебы получил диплом с отличием и, как следствие, сторублевую прибавку к зарплате. А пока нам предстоит месячный отпуск.

ПРОТИВОСТОЯНИЕ.

Мы в приподнятом настроения, нас поздравляют друзья, сотрудники отдела, которые уже считают нас своими, работники первого отдела. Огорошил только отдел кадров, потребовавший написать заявление с просьбой уволить нас с предприятия с 28 февраля и отправиться в министерство для получения направления на работу. А мы то, уже считали себя сотрудниками предприятия почтовый ящик №24. Игнорируем обращение отдела кадров, так как все спешат использовать последний оплачиваемый студенческий отпуск. Ребята разъехались, а я решил сначала получить направление. Утром следующего дня еду в Министерство Среднего Машиностроения. Ориентир для поиска его надежный: в двух шагах от Елоховской  церкви. Добротное многоэтажное здание, третий этаж, кабинет начальника, ведающего нашим распределением, по  фамилии Бирюков. Вид его соответствует фамилии: лицо, взгляд, манера разговаривать  подчеркивают его отчужденность от собеседника, его знания чего-то такого, что недоступно нам. Он действительно знает о нас все и уже определил нашу судьбу, как  минимум, на ближайшие лет двадцать. Берет, отпечатанный на машинке бланк, и протягивает  мне для ознакомления. В тексте бланка с особой силой подчеркивается необходимость сохранения всей полученной мною сейчас и впредь информации, и особой ответственности за ее разглашение. Под этим текстом я и должен поставить свою подпись. Безобидный на вид листочек бумаги заставил мой мозг лихорадочно работать. К чему все это, если мы прошли проверки, инструктаж в первом отделе предприятия, за что и расписались не один раз?  Предположим, что я сгущаю краски, ведь в министерстве я впервые. Может быть, речь идет о какой-то другой работе, где условия более жестки?  Бирюков вновь протягивает мне бланк для подписи, но я отрицательно качаю головой.  Бирюкову видимо надоело мое непонимание всей серьезности момента, и он предлагает мне прийти через денек. Уезжаю в общежитие, где в нашей комнате остался единственный собеседник Миша Кузин. Выслушав меня, он одобряет мое поведение.

Через день я снова у Бирюкова. На этот раз он меняет тактику. Сообщает, что работать придется на другом предприятии, где молодых специалистов сразу обеспечивают жилой площадью. Говорю, что мне понравилась работа в Химках, я обрел какой-то опыт, и не хотелось бы изменений. Отвечает мне, что работа будет точно такой же. На вопрос где же расположено это таинственное предприятие  отвечает, что узнаю, как  только распишусь на бланке. Кончается эта беседа, как и предыдущая советом явиться через денек. Вновь томительное ожидание следующей встречи, день безделья, так как не до развлечений.

Еще одна встреча и новая тактика. Теперь во главу угла поставлено материальное благополучие работников загадочного предприятия. Основной довод: инженерый состав покупает только лучшие автомобили, например, «Победу». В ответ на вопрос, куда предстоит поехать, если соглашусь с предложением министерства, вновь кладет передо мной для подписи бланк о неразглашении полученной информации. Расстаемся на прежних условиях.

На очередную встречу еду с твердым желанием добиться конкретного ответа на вопрос о местонахождении предприятия с такими комфортными условиями работы. Ответ расплывчатый, но все же он несет себе какую-то дозу информации. Объект расположен в двух часах езды от Москвы. И это все. В общежитии затишье. К нам в комнату заглядывает девушка в  маечке и спортивных брючках. Вместе с ней  и Мишей играем в карты, а я пытаюсь разгадать случайно ли ее появление, или это Миша стремиться отвлечь меня от мрачных мыслей. И от карт и от девушки пользы мало, так как мысли снова и снова возвращаются к предмету  нашей беседы в министерстве.

Новая встреча позволяет разоблачить хитрый ход чиновника. В двух часах езды от Москвы я не нашел потенциальных предприятий с такими условиями . В этом мне помогали старшие товарищи нашего факультета. Это и определяет мое поведение во встрече с Бирюковым. Он непробиваем, единственное чего я добился, это уточнение, что предприятие в двух часах полета от столицы.

Точное число моих поездок в министерство сейчас не восстановить, так как промежутки между походами менялись. Точно только одно – на получение направления на работу ушел ровно месяц. Но вернемся в март 1955 года.

В  очередной  мой заезд к Бирюкову меня ждет очень приятная встреча Дело  в том, что дипломные проекты на предприятии п/я 24 защищали не только мы «маевцы», но и студенты МВТУ им, Баумана. Среди них была чета Чирковых, с которыми сложились дружеские отношения. С главой этой семьи я встретился в министерстве. Поскольку для них жилищный вопрос играл роль определяющую, сомнений в необходимости переезда не возникало. Я поздравил их и пожелал успехов на новом месте. Забегая вперед, скажу, что судьба вновь сведет нас вместе на одном предприятии через двадцать пять лет.

Признаюсь, что было очень тяжело и не столько от общения с Бирюковым, сколько от бесцельной потери времени в промежутках между вызовами в министерство. Я и не выдержал и поехал к дяде Мише (маминому брату) за помощью. Они к тому времени перебрались с Хорошевского шоссе в новую квартиру на улице  Чайковского (продолжение Новоарбатской).Дядя Миша внимательно выслушал меня и позвонил домой Петру Дмитриевичу Грушину. Справился о здоровье, о его делах и попросил поддержать нас в стремлении остаться на его предприятии. Петр Дмитриевич сказал, что отдел кадров будет  делать все, чтобы сохранить молодых специалистов за собой. Спустя несколько дней я встречу в министерстве нашего кадровика Д.Е.Перевалу. Выслушав меня, он сказал, что все будет зависеть только от меня, от моей  твердости. Здесь же встречаю однокурсника Олега Чудесникова, который согласился на уход.

Последний мой приезд в министерство состоялся за два дня до окончания отпуска. Все идет на удивление гладко, так как министерство успело набрать необходимое число выпускников на новое место работы и Бирюков подает мне направление на предприятие п/я 24. Спешу в Химки к новому моему начальнику бригады проектов и прошу продлить отпуск без оплаты на две недели.

ПРЕДПРИЯТИЕ   П\Я  24

    Предприятие находится на северной окраине Химок рядом с бывшей деревней Лобаново. Улица 5 Декабря отделяет его от заводского поселка, состоящего из каркасно-щитовых двухэтажных домиков. Предприятие окружено трехметровым забором, за которым, как и положено, размещена контрольно-следовая полоса и проволочное ограждение. Но не «колючка», а обычная проволока, предупреждающая о запрете приближения к забору. Вне забора находятся деревянные домики отдела капитального строительства и отдела кадров, столовой и проходной. Охрану предприятия и пропуск в проходной осуществляет военная часть. Режим пребывания на предприятии, как для работающих на нем, так и для командированных извне, очень строг.

Аллея от проходной ведет к основным цехам производства. Справа от нее двухэтажное кирпичное здание, оставшееся в наследство от предшественника, завода №293, занимавшегося ремонтом авиационной техники. Лицевая часть здания предназначена для размещения руководства цеха и служб, обеспечивающих работу производства. Сейчас здесь кабинеты директора и его заместителя по хозяйственной части, начальника первого отдела, техническая библиотека. Задняя часть здания на тот момент была основным сборочным цехом предприятия. Зал , где происходила сборка изделия, размещался в центре здания, по периметру его помещения для двигателистов, электриков, прибористов. Крыша зала на уровне третьего этажа, что позволяло отдельные агрегаты изделия размещать вертикально.

         В тридцати метрах еще одно сооружение, но уже в несколько раз больше. Это механический цех, но и его административные помещения переданы конструкторскому бюро. На втором этаже здания кабинет Главного Конструктора, бригада проектов и филиал первого отдела. На третьем все конструкторские подразделения. Через дорогу цех вспомогательного оборудования, рядом с ним литейный цех. Несколько поодаль плановый отдел. Есть еще несколько небольших домиков, где разместились пескоструйка, гараж и группа неметаллов.  Два года назад на этой территории располагалось конструкторское бюро (КБ), которым руководил Матус Рувимович Бисноват. Его коллектив работал над созданием ракеты, носившей условное название «Буран». В Москве, у развилка Волоколамского и Ленинградских шоссе, в комплексе зданий  размещалось предприятие п/я 1323, которым  руководил кандидат технических наук Серго Берия. Его отец Лаврентий Павлович был     правой рукой И.В.Сталина и огромное внимание уделял работе оборонных предприятий. После смерти Сталина и расстрела Берия в стране произошли перемены, коснулись они и отмеченных выше предприятий. С.Берия, как сына врага народа сняли с работы, лишен был должности и М Бисноват. В КБ Берия работал группа специалистов, осужденных в годы войны на достаточно большие сроки.. В Тушино существовал своего рода охраняемый поселок, где заключенные жили, изолированные от внешнего мира. Утром специальный автобус доставлял их на рабочие места, в рабочие коллективы, где общение со свободными людьми было строго регламентировано. Вечером обратный рейс, узкий круг и только технические книги в широком ассортименте. Несмотря на жесткую дисциплину и ограничения люди общались с заключенными и даже влюблялись. После смерти вождя большинство из них были реабилитированы и вернулись к нормальной жизни.

Предриятие  п/я 1323 объединяло конструкторские, научно-исследовательские подразделения самых разнообразных направлений. Одно перечисление их заняло бы массу времени и места. Словом, здесь было все, что могло понадобиться для создания ультрасовременных ракетных комплексов. Вот в этом современном советском прототипе «силиконовой долины» начинало свою жизнь предприятие, давшее мне путевку в жизнь. Предстоял набор кадров, выбор места дислокации нового конструкторского бюро. Отдел режима совместно с кадровиками вели тщательную проверку и отбор специалистов из бывшего КБ Бисновата для работы на  предприятии п/я 24. Московский авиационный  институт, МВТУ имени Баумана направили по десять молодых специалистов, ленинградские ВУЗы не остались в стороне и даже Тбилисский университет делегировал четырех выпускниц математического факультета. В Химках велось интенсивное строительство заводских корпусов и здания  КБ. Возглавил Конструкторское Бюро известный авиационный конструктор  профессор  самолетостроительного факультета Петр Дмитриевич Грушин. Сравнивая, то уже далекое для современных молодых людей время, с нынешним, ушедшим далеко вперед в развитии электроники, кибернетики и еще ряда отраслей, отчетливие видишь неизмеримо большую продуманность тех решений и огромную заботу о человеке. Окончив институт мы получили гарантированное на первых три рабочих года место на предприятии, общежитие, а через два года комнату в новом доме. Предприятие занималось и доставкой специалистов к месту трудовой деятельности. В то время предприятие выделяло три автобуса для этой цели. Местом сбора были Тушино, стадион Динамо и у жилых корпусов п/я 1323.Первый свой рейс от общежития МАИ к п/я 24 мы совершили на автобусе № 32 и Химкинском автобусе №2, понеся копеечные затраты. А затем наш Шеф- Борис  Константинович Соколов предложил использовать служебный автобус.  Служебные автобусы выезжали также к утренним электричкам, а после окончания рабочего дня совершали обратный рейс. Подобные рейсы существовали и на предприятиях города Королева (тогда Подлипки). Их рейсы были  значительно длиннее, но в те же места: Тушино, метро Сокол, центр Москвы.

Защитив дипломные проекты, мы продолжали жить в  общежитие МАИ, ожидая законного переселения на новое место жительства. А тут еще Леня Спасский, окончивший институт годом раньше, пригласил  нас побывать у него в гостях. Новый дом, большая комната на четверых, на кухне газ, туалет, ванная. Словом все то, чего не было в институтском общежитии. Первые ходоки к власти вернулись с предложением потерпеть, пока сдадут в эксплуатацию новый дом. Мы закипели от возмущения, и пошли к заместителю П.Д.Грушина по быту Кувшинову. Тимофей Тимофеич Кувшинов очень колоритная фигура: среднего возраста, темные волосы с проседью, улыбка человека властного и добрый взгляд.  По популярности на предприятии, пожалуй, вторая величина после Главного Конструктора. Добавляло популярности ему и открывало многие двери известие о том, что его жена третий секретарь Московского комитета КПСС. Принял Кувшинов хорошо, поздоровался. Поинтересовался, как нас приняли в трудовых коллективах, каковы наши успехи, но когда речь зашла об общежитии, спел уже знакомую нам песню: дом строится – надо немного подождать. Мы с Валерием Ведищевым, как самые нетерпеливые, не выдержали и стали очень активно доказывать необходимость немедленного переселения нас из общежития МАИ в Химки. При этом повысили голоса, и на наше бурное обсуждение среагировала секретарь Кувшинова, заглянув в дверь. Тимофей Тимофеич не возмутился, не остановил нас, и, как мне показалось, даже удовлетворенно улыбнулся. Заканчивая разговор, он пообещал нам решить вопрос о предоставлении нам места в общежитии в кратчайшие сроки. И свое обещание сдержал, хоти  и вынужден был принять весьма неожиданное и даже несколько спорное решение. Нас поселили в четырех комнатной квартире, где две комнаты занимали женщины. В одной из комнат жили те самые представительницы Тбилиского Университета, о которых шла речь выше. Мзия, Натела и две Мэри: одна грузинка, а вторая армянка может быть и роптали по поводу соседства мужчин в их квартире, но вида не подавали. Обе Мэри нашли свое счастье в браке с евреями, старшие Мзия и Натела вернулись в Грузию преподавать математику в школе. Мы, это Сережа Фетисов, Валерий Ведищев и я, снова вместе, как  и в студенческие годы.

 

                БРИГАДА   ПРОЕКТОВ         

         Итак, я выхожу на работу в подразделение с таким многообещающим названием. Правда, у него было еще одно, более распространенное в народе название, общие виды. Появилось оно не случайно, так как все подразделения КБ занимались отдельными элементами летательного аппарата: органы управления, двигатель, вооружение и так далее, а общее представление об аппарате формировалось в бригаде, куда стекались результаты всех разработок и учитывалось решающее мнение Главного Конструктора. Бригада занимает большой зал прямоугольной формы. У самой двери огромный рулон ватмана – чертежной бумаги высокого качества. Рядом с ним место начальника бригады майора Максимова Дмитрия Сергеевича. Напротив него столы ведущих, вернее старейших работников бригады:   Любомудрова, Н.И. Зацепина и Володина. Эта троица, как бы, особы приближенные к «императору», или резерв главного командования на повышение в должности. Любомудров зачастую сам берет на себя функции начальника бригады. Николай Иванович Зацепин развеселил нас тем, что составляя черновик представления на собственную аттестацию, подчеркнул свою склонность к  руководящей работе. А третий член этой когорты отличается тем, что откровенно засыпает на рабочем месте после обеда. Мой первый контакт с Любомудровым оставил очень неприятный осадок. Дело в том, что раздевалке в корпусе места не нашлось, и мы одежду оставляем на вешалке в глубине комнаты. Рулон ватмана, стоящий у входа, служит как бы перевалочной базой. На него кладут кошельки, чемоданчики с секретными материалами и тому подобные вещи. Чемоданами мы  пока не обзавелись, кладу на  рулон пропуск, вешаю одежду на вешалку, прячу пропуск в карман и шествую на рабочее место. И все это на глазах и в непосредственной близости от   этой троицы и начальника. Пропуск нам необходим только на входе и                  выходе с предприятия. Поэтому в один из первых дней работы я забыл его на рулоне ватмана и спохватился только минут через пять. Рулон чист. Обращаюсь  к сидящим рядом якобы товарищам по работе, в ответ гнетущая тишина. Все на рабочих местах, к нам еще никто не входил, значит, пропуск у кого – то из них. Почему же все молчат, как будто чего-то или кого-то боятся. Происходящее не укладывается у меня в голове. Если такое возможно, значит это уже не коллектив. Возвращаюсь на рабочее  место, прохожу мимо Коли Блинова, и он шепчет мне: «Пропуск у Любомудрова». Иду к Любомудрову и говорю: Отдайте

мне пропуск. Почему ты решил, что он у меня? У меня все кипит внутри уже не от возмущения, а от злобы. Очень твердо говорю ему, пропуск у вас отдайте мне его. Перед тем как вернуть пропуск он говорит, что должен был передать его начальнику первого отдела для принятия мер. Мы уже знали, что этот начальник испытывает наслаждение, наказывая за подобные нарушения. И сам может войти в работающий коллектив, прихватить чужой чемоданчик, инициируя нарушения режима исполнителем.

Остальные сотрудники бригады разбиты на три группы. Нашей группой руководит  седовласый сорокавосьмилетний Петр Васильевич Ильинский. У него огромный опыт работы в авиационной промышленности и десятилетнее пребывание в лагерях. Он реабилитирован и представляется нам наиболее подходящим преемником Максимова. Нам, это ведущему инженеру Тарасову Николаю Павловичу, А,Шибалову, Ю, Калошину и мне Ю, Нарожному. Ведет Петр Васильевич изделие 1Д типа «Земля – Воздух», другими словами зенитную ракету. Другой группой руководит Кива Давидович Скигин. В его группе четыре инженера: Рутений Кабанов, Анатолий Сурин, Евгений Панков и Иван Иванович Попов. Об этом четвертом нельзя не сказать, прервав естественный ход рассказа. В моем представлении, ему было лет пятьдесят, но он энергичен, подвижен и очень нахален. Есть другое слово настырен, характеризующее целеустремленность в достижении цели, но Иван Иванович стремится показать себя, бесцеремонен и неуважителен и это в нем главное. Внешность, речь выдают типичного, перекрасившегося в годы гонений, местечкового еврея. Наши сотрудники приехали в командировку к знаменитому разработчику двигателей. Опережая всех, в том числе руководителей, протянув руку, представляется: Иван Иванович Попов. На что тут же получает достойный ответ: «Вот  уж никогда бы не подумал!» Группа Скигина работает над малой зенитной ракетой морского базирования.

Еще у одной группы самый возрастной руководитель, фамилию которого вспомнить уже не могу. У него в подчинении два фронтовика: Леша Колчин            бывший техник – механик истребительного полка, Лева Степанов, потерявший в боях ногу, старший инженер Коля Блинов и старший техник Маша.

В состав бригады входит еще группа оформления с коренным химчаниным во главе. Важный, неторопливый, подчеркивающий свою цену и позволяющий себе задержаться с обеда на часок, как позже выяснится для послеобеденного сна. У него в группе художник Валентин Бодров, старший инженер Попов и два техника – оформителя. После проведения отчетно-выборной компании к ним присоединился бывший председатель профкома А.В.Дунин – Шаньков.

Есть  еще крохотная группа, в обязанности которой входит весовой контроль  элементов конструкции летательного аппарата. В ее составе Елизавета Антоновна Агапова (в народе Баба Лиза), мой ровесник, «маевец» Юра Зотов и еще одна молодая дама. Своей эрудицией, разносторонней подготовкой, неуемной энергией выделяется Зотов. Спортсмен, фотограф, автомобилист, грамотный инженер.

Первый рабочий день начинается с монтажа плаза. Попросту это длинная чертежная доска, на которой размещается чертеж  агрегатов ракеты в натуральную величину. Говорят не ракеты, а изделия. Это своего рода дань режиму секретности, который неустанно, и порой незримо, присутствует рядом с нами. Плаза у нас не было, и его роль выполнили обычные чертежные доски, «построенные в одну шеренгу» на наших рабочих столах. На них и развернули чертеж корпуса второй ступени изделия «1Д». У нас сражу же возник вопрос: «Почему 1Д, а не П или Г. Ведь наш главный Конструктор Петр Дмитриевич Грушин. Решили, что это может быть в честь его отца и успокоились.